Дверь открылась. В комнату вошел пожилой мужчина.

Первое, что бросалось в глаза — идеальная выправка. Спина прямая, как струна, несмотря на возраст. Седые волосы аккуратно зачесаны назад, ни один волосок не выбивается из прически. Тонкие, старомодные усы, подстриженные с точностью до миллиметра. Темный костюм сидел безупречно.

Но главное — глаза. Умные, внимательные, все замечающие. И бесконечно печальные. Глаза человека, который видел слишком много смертей.

— Знакомьтесь, Илья Григорьевич, — сказал Император. — Филипп Самуилович Гольдман. Он… присматривает за Ксенией с самого начала ее болезни.

Старик поклонился. Движение было старомодным, из другой эпохи, но в нем чувствовалось достоинство.

— К вашим услугам, господин Разумовский.

— Он ответит на все ваши вопросы и обеспечит всем необходимым. В некоторых вопросах… — Император помедлил, — он знает больше меня.

Александр Четвертый направился к выходу, но в дверях обернулся.

— Илья Григорьевич. У вас есть время до завтрашнего вечера. Потом… потом мне нужен будет ответ. Окончательный.

Дверь закрылась за ним с тихим щелчком.

Я остался наедине с Филиппом Самуиловичем. И с загадкой, которую предстояло разгадать.

Без давления, ага. Всего лишь жизнь ребенка на кону. И моя репутация. И, возможно, моя собственная жизнь — кто знает, как отреагирует Император, если я провалюсь.

— Ну что ж, — сказал я, поворачиваясь к старику. — Начнем?

— Итак, — Филипп Самуилович аккуратно поправил манжеты. Движение было механическим, отработанным годами — так люди успокаивают себя в стрессовых ситуациях. — С чего желаете начать, господин Разумовский?

Его голос был мягким, с едва заметным акцентом.

— Для начала — без «господина», — сказал я. — Илья Григорьевич или просто Илья. Мы будем работать вместе ближайшие сутки, возможно — дольше. Формальности только мешают. Создают дистанцию там, где нужно доверие.

Старик улыбнулся. Грустно, но тепло — как улыбаются старые лекари, повидавшие все на свете.

— Как скажете… Илья. Тогда и вы зовите меня просто Филипп. Филипп Самуилович — это для молодых лекарей, которые боятся со мной разговаривать.

— Боятся? — я приподнял бровь. — Вы что, кусаетесь?

— О, да, — он хмыкнул. — Я имею репутацию… сложного человека. Педант, зануда, въедливый старик — это самое мягкое, что обо мне говорят. А уж что говорят за глаза…

Он подошел к окну, за которым спала Ксения. Положил ладонь на стекло — точно так же, как недавно Император.

— Но когда дело касается этого ребенка, я готов быть кем угодно. Хоть самим дьяволом. Хоть ангелом господним. Лишь бы помочь.

В его голосе звучала такая боль, такая глубокая, личная вовлеченность, что я невольно спросил:

— Вы давно ее знаете?

— С первой минуты жизни, — Филипп не отрывал взгляда от девочки. — Я принимал роды. Четырнадцать лет, три месяца и восемь дней назад. В два часа ночи. Частная клиника на Остоженке.

Помнит точное время. Это не просто профессиональная память. Это личное.

— Сложные роды, — продолжил он. — Очень сложные. Отслойка плаценты, массивное кровотечение. Мать…

Он замолчал. Адамово яблоко дернулось — сглотнул.

— Мать не выжила. Мы боролись четыре часа. Переливание крови, экстренная гистерэктомия, все, что могли… Не хватило минут. Может быть, секунд.

Он отвернулся от стекла, и я увидел в его глазах слезы. Не пролитые, сдержанные усилием воли, но они были.

Он не договорил, но я понял. Старик принял решение, и оно было окончательным. Либо спасти девочку, либо уйти вслед за ее матерью.

Вот это преданность. Или одержимость. Грань тонкая.

— Тогда давайте спасать, — сказал я твердо. — Покажите мне все. Абсолютно все данные. Официальные, неофициальные, вообще любые. Даже если это записи на салфетке.

Следующий час Филипп таскал папки, диски, распечатки. Стол прогибался под тяжестью документов. МРТ — десятки снимков за два года. КТ с контрастом и без. ПЭТ — позитронно-эмиссионная томография. Анализы крови — общий, биохимия, гормоны, онкомаркеры, аутоантитела. Моча, кал, ликвор. Электромиография — проверка проводимости нервов. Электроэнцефалография — активность мозга. Генетические тесты — полное секвенирование генома. Биопсии — те немногие, что удалось взять с периферических нервов.

— Это официальные данные, — Филипп положил последнюю папку. Вытер пот со лба — таскать тяжести в его возрасте нелегко. — То, что есть в истории болезни. То, что видели все консультанты.

Он огляделся, словно проверяя, не подслушивает ли кто. Потом полез во внутренний карман пиджака.

— А это…

На свет появилась флешка. Обычная, на восемь гигабайт. Потертая, явно не новая.

— Это неофициальные данные. Исследования пятого целителя. Его личные записи, размышления, гипотезы. То, что Император приказал никому не показывать.