— Потому что ты упрямая, — сказал я с улыбкой. — Как твой… дядя Саша.

Слово «отец» так и просилось на язык, но я сдержался. Не мое дело. Мое дело — сделать так, чтобы она увидела это прекрасное море.

— А упрямые не сдаются, — закончил я. — Они вцепляются в жизнь зубами и не отпускают.

Она улыбнулась. Грустно, но с надеждой.

— Он очень хороший, знаете? Дядя Саша. Всегда был рядом, сколько я себя помню. Приносил игрушки, когда я была маленькой. Читал сказки — у него красивый голос, глубокий. Учил играть в шахматы — я у него даже выигрывала иногда, хотя подозреваю, он поддавался.

Ее взгляд затуманился воспоминаниями.

— Когда мне было восемь, я спросила, почему у меня нет мамы. Все дети говорили о мамах, а у меня ее не было. Он тогда… я никогда не видела, чтобы взрослый человек так плакал. Обнял меня и просто плакал, молча. А потом рассказал о ней. О том, какая она была красивая, добрая, умная. Показал портрет — я храню его рядом с собой.

— Можно взглянуть?

Она кивнула в сторону тумбочки. Я осторожно открыл ящик, достал небольшую миниатюру в овальной серебряной рамке. С портрета на меня смотрела молодая женщина с живыми, смеющимися глазами. Темные волосы, тонкие черты лица, чуть грустная улыбка. Красивая. И сразу стала понятно на кого похожа дочь.

— Единственное, что меня огорчает… — Ксения замялась.

— Что?

— Он не дает мне видеться с друзьями. Говорит, это опасно. Слишком опасно.

Она попыталась пожать плечами — вышло только легкое подергивание.

— Раньше они приходили — дети придворных, мои ровесники.

Ее голос стал тише.

— А потом я заболела. И их перестали пускать. Уже больше года я не видела никого, кроме лекарей, учителей и дяди Саши. Иногда мне кажется, что я не больна, а заключена. Что эта палата — не больничная, а тюремная камера.

Бедная девочка. Как будто паралича и смертельного диагноза мало — еще и тотальное одиночество. Ее заперли, чтобы защитить тайну Императора. Принесли ее детство, ее дружбу, ее последние радости в жертву политике.

— Это временно, — сказал я, хотя сам не очень в это верил. — После операции все изменится.

— Вы правда в это верите? — она посмотрела на меня своими серыми глазами-сканерами. Глазами отца.

— Стараюсь верить.

На второй день привезли Артема.

Я сидел в своем роскошном кабинете, в сотый раз просматривая трехмерную модель ствола мозга, когда дверь распахнулась без стука.

— Ни хрена себе хоромы!

Знакомый голос заставил меня вскочить. Артем стоял в дверях, ошарашенно озираясь по сторонам.

— Илюха, ты что — в лотерею выиграл? Или банк ограбил?

— Хуже, — я шагнул к нему и обнял. Крепко, по-мужски. — Сел в золотую клетку.

— В смысле?

Артем отстранился, внимательно меня разглядывая. Я, как лекарь, тут же отметил — он похудел. Темные круги под глазами, щетина, похоже, уже дневная. Не выспался, не поел нормально.

— Ну что, как тебе императорский эскорт? — спросил я, усаживая его в кресло.

— А то ты не знаешь! Среди ночи — три часа, мать их! — в дверь ломятся. Люди в черном, без опознавательных знаков. «Артем Воронов? Собирайтесь, поедете с нами». Я было дернулся, думал, арестовывают за что-то. А они: «По приказу Императора». Императора!

Он устало потер лицо ладонями.

— Сунули в машину, повезли. Куда — не сказали. Зачем — тоже. Сначала в поезде трясли, потом в машине не пойми по каким дорогам, потом еще фиг знает сколько по коридорам водили. И вот я здесь. Где, кстати, «здесь»? И что за херня, Илья, происходит?

Я вкратце обрисовал ситуацию. Без имен, без титулов, без статусов. Девочка четырнадцати лет, опухоль ствола головного мозга, операция, которую никто в мире не хочет делать.

Артем слушал, и лицо его становилось все серьезнее.

— Стоп! — он поднял руку. — Стоп, стоп, стоп! Не говори, кто она. Пожалуйста.

— Но…

— Я догадываюсь, Илья. Не дурак. Тайная резиденция, приказ Императора, четырнадцатилетняя девочка, которую прячут ото всех… Но знать точно не хочу. Пусть для меня она останется просто пациенткой. Самой важной в моей жизни, но просто пациенткой. Так будет правильнее. И безопаснее. Для всех.

Мудрое решение. То, чего не знаешь, не сможешь выболтать. Даже под сывороткой правды.

— Хорошо. Как там Муром? Мишка Шаповалов?

Артем улыбнулся — впервые с начала разговора.

— Мишке лучше. Намного лучше. Пришел в себя полностью. Узнает родных, говорит — пока простые слова, но говорит! «Мама», «папа», «пить».

Камень с души. Здесь я победил.

— А Игорь Степанович? Наверное, рад?

Улыбка сползла с лица Артема.

— Его арестовали.

— Что?! — я подскочил. — За что?!