Она удивленно моргнула.

— Да. Но лекари сказали, это от лекарств. Побочный эффект.

— А головокружения? Особенно по утрам?

— Были. Но редко.

— Изменение вкуса? Металлический привкус во рту?

Она задумалась, нахмурив тонкие брови.

— Да… был. Месяца три назад. Все казалось горьким. Даже сахар.

Зуд. Головокружение. Дисгевзия. Это не БАС. Это вообще не похоже на БАС. Это симптомы поражения… чего? Центральной нервной системы, да. Но не только двигательных нейронов. Это что-то системное. Что-то, что затрагивает весь организм.

Я снова взглянул на анализы. Потом на снимки. Потом опять на анализы. Кусочки пазла начинали складываться. Но картина получалась… неправильная. Абсурдная.

— Ксюша, сожми мою руку. Так сильно, как сможешь.

Она посмотрела на свою неподвижную левую руку, потом на меня. В ее глазах плеснулось такое отчаяние, что у меня сжалось сердце.

— Я не могу. Вы же видите. Я ничего не могу.

— Я знаю, — я осторожно взял ее руку в свои. Кожа была теплой, живой. Пульс на лучевой артерии прощупывался отчетливо. Кровообращение в норме. — А теперь попробуй просто подумать об этом. Очень сильно. Представь, как ты сжимаешь мою руку. Визуализируй. Каждую деталь, каждое мышечное усилие.

Она закрыла глаза. Сосредоточилась. Ее лоб покрылся мелкими капельками испарины от невидимого усилия.

Я тоже закрыл глаза и активировал Сонар.

Мир взорвался информацией. Потоки данных хлынули в мозг, перегружая сознание. Температура тканей. Электрическая активность нейронов. Скорость химических реакций. Микровибрации мышечных волокон.

И я почувствовал.

Не движение. Нет. Но импульс. Слабейший, микроскопический всплеск нервной активности. Сигнал родился в моторной коре ее головного мозга, пронесся через спинной мозг, добрался до плечевого сплетения, пробежал по срединному нерву, достиг мышц-сгибателей предплечья…

И погас. Не прервался. Не исчез. Именно погас. Как будто наткнулся на невидимую, вязкую стену, которая поглотила всю его энергию в точке нервно-мышечного синапса.

Это не дегенерация нейронов! Нейроны целы! Сигнал проходит! Проблема не в «проводке». Проблема в «приемнике»! Что-то блокирует передачу сигнала от нерва к мышце!

Я резко открыл глаза. Сердце колотилось как бешеное от сделанного открытия.

— Двуногий? — встревоженно пискнул Фырк у самого уха. — Ты чего?

Я не ответил. Смотрел на руку Ксюши в своих ладонях. Потом перевел взгляд на Императора за стеклом. Он напрягся, подался вперед, почувствовав, что что-то изменилось.

— Ксюша, — сказал я медленно, взвешивая каждое слово. — Мне нужно провести еще несколько тестов. Это может быть неприятно, но очень важно. Ты доверяешь мне?

— Да, — ответила она без малейших колебаний.

Следующие полчаса я методично проверял каждый нерв. Каждый рефлекс. Каждый проводящий путь. Я использовал Сонар на пределе возможностей, игнорируя тупую, ноющую боль, которая начала зарождаться в висках от перенапряжения.

И с каждым тестом картина становилась яснее. И страннее.

Локтевой нерв — сигнал проходит. Лучевой — проходит. Седалищный… тоже. Все магистральные пути были целы. Сигналы шли от мозга к мышцам, но что-то их блокировало. Что-то не давало им дойти до цели. «Блокпосты» стояли на самых последних метрах, на конечных станциях.

Это не БАС. Точно не БАС.

При боковом амиотрофическом склерозе мотонейроны умирают. Необратимо. Окончательно. Нервный путь разрушается, как взорванный мост. И восстановить его невозможно.

А здесь… здесь мост был цел. Просто кто-то опустил на нем шлагбаум. Не давал сигналам проходить.

Но что? И главное — почему никто из десятков светил этого не заметил раньше?

Я снова взглянул на стопку снимков МРТ. На то самое размытое пятно в стволе мозга, которое все сочли очагом дегенерации.

Подождите-ка. Я поднес снимок к яркому свету лампы. Присмотрелся внимательнее, почти касаясь пленки носом.

Пятно было… слишком правильным. Слишком симметричным. Природа, болезни, опухоли — они хаотичны, асимметричны, они растут, как им вздумается. А это пятно было почти идеально овальным.

Как будто… как будто это нечто инородное. Не выросшее, а внедренное.

— Черт, — выругался я вполголоса.

— Что? — Ксюша испуганно посмотрела на меня. — Что-то плохое?

— Нет, — я заставил себя улыбнуться успокаивающе. — Наоборот. Кажется, я кое-что понял. Но мне нужно проверить одну теорию. Ксюша, ты можешь еще немного потерпеть?

— Конечно, — она попыталась пожать плечами, но вышло только слабое подергивание мышц. — У меня все равно никаких планов на вечер.

Черный юмор. Тоже фамильная черта? Сильная девочка. Невероятно сильная.