Старик улыбнулся — впервые за все время искренне, тепло.

— Конечно. Она проснулась десять минут назад — я вижу по монитору. Ждет вас. Она всегда чувствует, когда рядом происходит что-то важное.

Я вернулся в палату. Ксения лежала с открытыми глазами, глядя в потолок. На нем были нарисованы облака и птицы — кто-то очень постарался сделать комнату менее больничной. Художник был талантливый — облака казались объемными, а птицы вот-вот готовы были взлететь.

— Не спится? — спросил я, садясь на стул рядом с кроватью.

— Я много сплю днем, — ответила она. Голос тихий, но четкий. — А ночью думаю. Или читаю. Или просто… мечтаю.

Я заметил электронную читалку на специальном держателе. Хитрая конструкция — экран на уровне глаз, управление голосовое и одна кнопка, которую можно нажать подбородком. Один из немногих способов хоть что-то делать самостоятельно, когда тело не слушается.

— О чем мечтаешь сейчас?

Она помолчала, собираясь с силами. Говорить ей было тяжело — каждое слово требовало усилий.

— Я мечтаю увидеть море. Настоящее. Не на картинке, не в кино, не в виртуальной реальности. Почувствовать соленый ветер на коже. Услышать, как волны бьются о берег — говорят, это особенный звук, ни на что не похожий. И просто… просто идти по песку.

Последние слова она произнесла с такой тоской, что у меня сжалось сердце. Сжалось и заныло, как старая рана.

— Просто идти, — повторила она, и в глазах блеснули слезы. — Это ведь так просто, правда? Люди делают это не задумываясь. Встал и пошел. Куда хочешь, когда хочешь. А для меня это… это как полететь на Луну. Как стать невидимкой. Как вернуть маму. Невозможно.

— Пока невозможно, — поправил я мягко.

Она грустно улыбнулась. Взрослая, понимающая улыбка на детском лице.

— Вы добрый. Все лекари добрые — это профессиональное. Но не надо. Я не маленькая. Я знаю свой диагноз.

— И какой же?

— БАС. Боковой амиотрофический склероз, ювенильная форма. Филипп Самуилович думает, что скрывает, но я не глупая. У меня есть интернет, я умею читать. Прогрессирующий паралич, потеря речи, потом — дыхательная недостаточность. Финал известен.

— А если это не БАС?

Она медленно, с усилием повернула голову. Посмотрела на меня внимательно, изучающе. В серых глазах — точная копия отцовских — мелькнула искра. Надежда? Или недоверие?

— А что же тогда?

— Вот это мы и выясним. Ксюша, мне нужно посмотреть твои старые видео? Филипп Самуилович сказал, у вас есть записи до болезни.

— Зачем?

— Хочу увидеть, какой ты была. Как двигалась, как говорила, как смеялась. Это поможет понять, что именно изменилось. Иногда важны не симптомы, а их последовательность. Что появилось первым, что вторым.

Она подумала, потом кивнула. Минимальное движение, но я заметил.

— Попросите Филиппа. У него целый архив. Даже…

Она замолчала.

— Даже что?

— Даже записи с маминых похорон.

Следующие три часа я провел, изучая данные. Филипп принес ноутбук с видеоархивом — терабайты записей. Вся жизнь Ксении, задокументированная с параноидальной тщательностью.

Первые шаги — неуверенные, с падениями, но упорные. Даже в год было видно — упрямая девчонка.

Первые слова. Трехлетка на утреннике в частном садике — танцует. Неуклюже, но с энтузиазмом. Костюм снежинки, корона набекрень.

И так далее, и так далее… Время итак уже было далеко за полночь, но меня это не останавливало. Я смотрел видео.

Последняя запись — месяц назад. Полная неподвижность. Только глаза живые. В них — ужас. Ужас человека, запертого в собственном теле.

Стоп. Что-то не так.

Я вернулся к записям годичной давности. Потом к тем, что через полтора года. Сравнил.

Паралич прогрессировал, но…

— Филипп, — позвал я. — Смотрите сюда.

Старик подошел, наклонился к экрану.

— Что именно?

— Атрофия мышц. Точнее, ее отсутствие. При БАС мышцы истончаются — нет нервной стимуляции, нет работы, мышца усыхает. А здесь…

Я показал на экран.

— Смотрите на предплечья. Год назад и сейчас. Объем практически одинаковый. Да, тонус снижен, но массы не потеряла.

— Может, из-за массажа? Мы делаем ежедневно…

— Массаж помогает, но не настолько. При полном параличе в течение двух лет мышцы должны были уменьшиться минимум на тридцать процентов. А тут — максимум десять.