Штаб. Кабинет Кобрук.

Я сидел за столом шестой час подряд. Спина онемела, шея затекла, но я не обращал на это внимания. Красная тетрадь лежала передо мной, раскрытая на странице с формулами. Я изучил каждую закорючку, каждый алхимический символ, оставленный сто лет назад.

И все равно не мог найти ответ.

Где же ты спрятал ключ, старый параноик? В какой завиток, в какую помарку? Или его вообще нет, и ты просто садист, оставивший неразрешимую загадку?

Нет, не верю. Ты был многим — гением, параноиком, убийцей. Но не садистом. По крайней мере, не бессмысленным садистом.

На стене напротив все еще светился магический портал — окно в лабораторию Арбенина.

Прямая трансляция научного бессилия. Магистр работал как одержимый — его движения были быстрыми, точными, отточенными десятилетиями практики.

Серебряный неведомыми мне словами все-таки заставил его работать, их разговора я не слышал. Да мне было и все равно. Главное — результат.

Арбенин смешивал реактивы в пробирках, вводил данные в магический симулятор, хмурился, глядя на результаты, с проклятием выливал неудачную смесь в утилизатор и начинал заново.

Виртуозная работа. Руки хирурга, глаза ястреба, мозг суперкомпьютера.

И все равно — провал за провалом.

Потому что без ключа это как искать черную кошку в темной комнате. Которой там может и не быть.

— Нестабильно, — пробормотал Арбенин, глядя на очередную симуляцию. На экране кристалла сложная молекулярная структура разваливалась как карточный домик. — При такой последовательности белковая цепочка денатурирует через тридцать две секунды. Температура сворачивания — всего сорок градусов. В организме человека распадется мгновенно.

— А если снизить концентрацию дексаметазона? — предложила Кобрук. Она стояла у меловой доски, где были выписаны все испробованные комбинации. Двадцать восемь вариантов. Все перечеркнуты жирным красным крестом.

— Пробовал, — отрезал Арбенин, не отрываясь от работы. — Вариант номер шестнадцать. При снижении концентрации теряется противовоспалительный эффект. Цитокиновый шторм убьет пациента быстрее вируса.

— А изменить порядок? Сначала интерферон, потом гепарин?

— Варианты девять, десять и одиннадцать. С разными температурными режимами. Результат — токсичный коктейль с pH 2.3. Это кислота, которая сожжет венозную стенку при введении.

Он помнит каждую попытку. Фотографическая память на неудачи. Полезный навык для ученого. Депрессивный — для человека.

Серебряный стоял у окна, глядя на город. Его поза выдавала напряжение — прямая как струна спина, руки сцеплены за спиной так, что костяшки побелели. Даже менталист нервничает, когда на кону жизнь ребенка и целой Империи.

— Может, проблема в катализаторе? — предположил он, не оборачиваясь. — «Слезы феникса» требуют особой активации? Заклинания? Ритуала?

— Я испробовал СЕМНАДЦАТЬ способов активации! — взорвался Арбенин. Впервые за все время его аристократическая выдержка дала трещину. — Термическая активация от минус сорока до плюс двухсот градусов! Фотоактивация всем спектром от инфракрасного до ультрафиолета! Магнитное поле до пяти Тесла! Электрический разряд! Даже проклятое заклинание трансмутации третьего круга! НИЧЕГО не работает!

Он швырнул пустую пробирку в стену. Стекло разлетелось на тысячу осколков с сухим, злым треском.

Срывается. Плохой знак. Когда гений начинает швыряться лабораторной посудой, значит, он близок к признанию своего полного, абсолютного поражения.

Фырк сидел на краю стола, методично облизывая грецкий орех. Стресс-еда — универсальный способ справиться с напряжением для всех млекопитающих. Видимо, даже для призрачных.

— Двуногий, — прошептал он, подбираясь ближе к моему уху. — Мы в полной жопе. Это как пытаться открыть сейф, не зная, сколько в нем цифр. Может, Снегирев был просто сумасшедшим? Оставил формулу, которая в принципе не работает? Я его хорошо знал, он не всегда был в адеквате.

Нет. НЕТ. Я отказываюсь в это верить. Должен быть способ.

Снегирев был параноиком, но не идиотом. Он не стал бы тратить столько сил на создание бесполезной формулы. Значит, ключ есть. Просто мы смотрим не там.

Я снова открыл тетрадь. Но не на странице с формулами — их я уже выучил наизусть. На странице с исповедью. Текст, написанный дрожащей рукой умирающего человека.

«Я создал чудовище. Вирус, который не должен был существовать. Моя гордыня, мое желание превзойти природу привело к катастрофе…»

Знакомые слова. Читал их уже сотню раз. Но может, я читал неправильно? Искал не то?

Начал снова читать.

И тут меня словно молнией ударило. Озарение пришло мгновенно, ослепительно, как вспышка магния.

Порядок! Он описывает проблемы в определенном ПОРЯДКЕ! Не просто перечисляет — выстраивает логическую цепочку! А что если…

— Я ПОНЯЛ! — вскочил я так резко, что тяжелое дубовое кресло опрокинулось с грохотом.

Все повернулись ко мне. Кобрук замерла с мелом в руке. Серебряный развернулся от окна. Даже Арбенин на экране прервал свои манипуляции, уставившись на меня с недоумением.