Он с сомнением покачал головой.

— Не веришь? — я наклонился к нему ближе. — А зря. Я видел десятки случаев восстановления после тяжелой афазии. И знаешь, что их всех объединяло? Упрямство. Те, кто упрямо, через боль и слезы, занимался каждый день, — восстанавливались. Те, кто сдавался и жалел себя, — оставались немыми. Ты из какой категории, боец?

Ашот медленно поднял левую руку и сжал ее в крепкий кулак. Ответ был очевиден.

Теперь можно было переходить к серьезным вещам.

— А теперь другая тема, — мой тон стал серьезнее. — Я знаю, что произошло. Кто тебя избил. И почему.

Лицо Ашота мгновенно потемнело. В его глазах вспыхнула былая ярость.

— Мкртчян все еще в нашей больнице. Под охраной. Как только его выпишут — а это случится уже совсем скоро — его заберет полиция. Будет суд. Будет приговор. Он ответит за все.

По щекам Ашота медленно потекли слезы. Он открыл рот, пытаясь что-то сказать, напрягаясь всем телом:

— Сп… сп…

«Спасибо». Он хотел сказать «спасибо».

— Не нужно, друг, — я остановил его. — Не утруждайся. Береги силы для восстановления. Мы обо всем позаботимся.

Я встал, собираясь уходить. Уже у двери я обернулся.

— Завтра в это же время к тебе придет невролог. Занимайся с ним также как со мной. Будь упорным. И не забывай — ты сильный. Ты справишься. И еще…

Я сделал паузу.

— Твои дети ждут, когда папа снова заговорит с ними. Не подведи их.

Он решительно кивнул, вытирая слезы тыльной стороной левой руки.

Я вышел из палаты. В коридоре Фырк запрыгнул мне на плечо.

— Знаешь, двуногий, а ты хороший лекарь. Не только тело лечишь, но и душу.

Иногда душа нуждается в лечении гораздо больше, чем тело.

Я спустился этажом ниже, в родное хирургическое отделение. Коридор был оживлен — медсестры катили каталки с пациентами, ординаторы бегали с историями болезней, из открытой двери процедурной доносился резкий запах спирта и йода.

Но в конце коридора, у палаты номер сорок два, привычная больничная суета резко обрывалась. По обе стороны от двери, как часовые у входа в царские покои, застыли два полицейских в полной форме. Только вместо царя там, за дверью, лежал бандит.

Артур Мкртчян. Оперативные данные: главарь Муромской ОПГ. Специализация: рэкет, вымогательство, наркоторговля. Статус: главный подозреваемый по делу о покушении на убийство Ашота. Текущий статус: мой пациент.

Старший из полицейских — сержант лет сорока с пышными усами — заметил меня издалека и выпрямился по стойке смирно.

— Господин лекарь Разумовский! Доброе утро!

— Доброе утро, сержант…

— Петров, господин лекарь. Сержант Петров. А это — младший сержант Сидоров.

Младший, коренастый парень лет двадцати пяти с бычьей шеей и непроницаемым лицом, коротко кивнул.

— Я лечащий лекарь этого пациента, — представился я. — Могу я взглянуть на его медицинскую карту?

— Конечно, господин лекарь! — Петров тут же достал из-за пояса увесистую папку. — Только внутрь мы вас, извините, пустить не можем. Приказ капитана Громова — никого, кроме специального персонала.

— Специального? — я взял папку.

— Ну да, — Петров понизил голос, словно делился военной тайной. — К нему заходят только особые медработники. Медбрат Кузьма — он в прошлом десантник, в Катаре воевал. И две медсестры — Валентина и Зинаида, обе присланы из Управления.

— Ого! — присвистнул Фырк. — Целый отряд спецназа для одного больного! Боятся, что он сбежит через капельницу? В этом здании вроде только я могу.

— А лекари? — поинтересовался я, открывая карту.

— Господин лекарь Киселев заходит. Но только в сопровождении нашего Кузьмы. Мкртчян — зверь, даже больной.

Поведение соответствует психотипу. Даже в ослабленном состоянии сохраняет агрессию. Типично для хищников, загнанных в угол.

Я углубился в изучение медкарты.

Диагноз, который я ему поставил, — синдром Чарджа-Стросса и вылечил «Эгидой-7» с параличом всего тела…

Я просмотрел анализы в динамике. Динамика была обнадеживающей. После недели агрессивной иммуносупрессивной терапии — преднизолон в ударных дозах, циклофосфамид — и ежедневного плазмафереза показатели пошли на улучшение.

Эозинофилы снизились до восьми процентов. СОЭ — тридцать. Креатинин — сто двадцать, почти норма. Сыпь на коже бледнела, дыхание выровнялось.

Еще два-три дня максимум. Мы вывели его из острого состояния.

Дальше — поддерживающая терапия, которую он сможет получать и в условиях тюремной больницы. Пора передавать его в руки правосудия.