За моей спиной раздается короткий, сдержанный смешок и пара резких, язвительных хлопков. Я даже не оборачиваюсь. Ну конечно же! Элай. Он всегда наслаждается зрелищем, особенно когда под прицелом не он.

– Зои, неважно, сколько тебе лет! – срывается мама, ее голос дрожит. – Ночью ты обязана быть дома! Это вопрос безопасности и… репутации.

– А ему не обязательно? – Я плавно поворачиваю голову и киваю в сторону Элая, который тут же делает вид, что крайне заинтересован содержимым своей кофейной чашки. Уголки его губ все равно подрагивают.

– Он парень, ты девушка, – поясняет дед раздраженно, его пальцы сжимают ручку ножа. – Надеюсь, тебе не надо пояснять, что это значит? – В его вопросе – целый мир презрения и устаревших догм.

Внутри все кипит. Сегодня Зои – не хорошая девочка. Сегодня ей плевать на их правила. Я наклоняюсь вперед, кладу подбородок на сложенные руки и смотрю на деда широко раскрытыми, наигранно-невинными глазами.

– Ну почему же? – говорю я сладким голосом. – С удовольствие послушаю разъяснение. – В моем тоне – вызов. Я вижу, как багровеет его лицо, как наливаются кровью прожилки на висках. Мама тихо ахает. Тишина в столовой становится звенящей.

– Зои, мне не нравится твой тон. – Дед снова поджимает тонкие губы, складывая их в жесткую линию. Его пальцы сжимают край стола, костяшки белеют. – Не заставляй меня думать над применением санкций. Ты прекрасно знаешь, что все делается ради твоей безопасности. – В его голосе – сталь и угроза. Но мне смешно, чем он может угрожать мне?

Мама, сидящая рядом, вздрагивает. Ее глаза, полные тревоги, мечутся между мной и дедом. Отец хмурится, его взгляд прикован к кофейной чашке. Остальные родственники, подходящие к столу, замирают на полпути, как статуи, боясь пошевелиться. Только Элай у окна едва заметно ухмыляется, наслаждаясь зрелищем.

Внутри все закипает. Их «безопасность» – золотая клетка. Их «забота» – контроль. Мне ничего этого не нужно. Я чувствую, как гнев поднимается комом в горле, но голос выходит на удивление ровным, почти ленивым:

– Даже не знаю, про что мне интереснее послушать… – тяну я, намеренно медленно обводя взглядом стол. – Про санкции или про безопасность… – Делаю паузу, давая словам повиснуть в звенящей тишине. – Послушайте, я не делала ничего плохого. Я просто гуляла. Безопасность… контроль… – Мой голос становится язвительнее. – Очень все это помогло пять лет назад, когда послушную девочку Зои похитили прямо из-под носа охраны? Ни ваши связи. – Я киваю в сторону деда. – Ни тотальный контроль над семьей. – Бросаю взгляд на остальных, – не помогли предотвратить трагедию и найти меня… – Голос чуть дрожит на последних словах, но я беру себя в руки. – И вы правда хотите напугать меня санкциями? Что там принято в уважаемых семействах? – Подчеркиваю это слово с легкой издевкой. – Урежете лимит на перстне? Ой! – Демонстративно поднимаю руку, показывая пустой палец. – Кажется, его нет. Запретите выходить из дома совсем? Или… что?

Мои слова производят эффект разорвавшейся бомбы. Дед молчит, но по его лицу, багровеющему от гнева, видно, каких усилий ему это стоит. Элай закатывает глаза, но ухмылка не сходит с его лица. Мать бледнеет так, что кажется, вот-вот упадет в обморок, ее рука сжимает салфетку. Отец резко отодвигает стул, его хмурое лицо становится каменным. Интересно, промолчит или выскажется? От него я еще не получала нотаций. Остальные замершие родственники переглядываются, боясь даже дышать. Воздух густой от напряжения, как перед грозой.

А я просто сижу и жду. Жду, куда качнется маятник. Жду развития событий, готовая ко всему.

Тишину разрезает голос деда. Он говорит медленно, с трудом сдерживая ярость, каждое слово отчеканено и падает, как камень:

– Хорошо, Зои… – Он делает паузу. – Определенная доля правды в твоих словах… есть. – Признание дается ему явно нелегко. – Пожалуй, нам с тобой стоит обсудить твои дальнейшие перспективы в семье. С глазу на глаз. – Он поворачивается к бабушке, которая сидит, затаив дыхание, с блюдцем в дрожащих руках. – Ариана. – Его тон не допускает возражений. – Забронируй нам с Зои завтра столик в «Кристалле». Нам надо… пообщаться. – Он снова смотрит на меня. – В конце концов, у нее скоро церемония по принятию силы рода.

– Но дедушка! – Возмущенный, почти визгливый крик раздается от двери. Это Роуз, ее лицо искажено обидой. – Ты же сказал, что подумаешь, кто будет получать силу рода! Ты говорил, это еще не решено!

Дед даже не поворачивается к ней. Его взгляд все еще прикован ко мне, тяжелый, неумолимый.

– А я подумал, – отвечает он абсолютно невозмутимо, как будто отмахнулся от назойливой мухи. – И решил.

Завтрак заканчивается в тяжелом, гнетущем молчании. Звук ножей и вилок о фарфор кажется неестественно громким. Создается впечатление, что нежнейшими вафлями с креветками в сливочном соусе и ароматным, свежезаваренным кофе наслаждаюсь только я. Каждый кусочек хрустит во рту, соус тает на языке – я ем медленно, с удовольствием, ловя на себе раздраженные взгляды. Ну и еще Элай, пожалуй, получает удовольствие от происходящего. Он лениво ковыряется в еде, но в уголках его губ играет все та же довольная ухмылка. Ему нравится этот спектакль.

Роуз сидит напротив, поджав губы так плотно, что они почти исчезли. Ее лицо, обычно миловидное, теперь напоминает сморщенную куриную попку – надутое и недовольное. Я долго размышляю, сказать ей об этом вслух или нет – зрелище слишком забавное. Ее отец заметно нервничает. Он то и дело косится в сторону деда, поправляет галстук, отпивает глоток воды. Явно хочет что-то сказать, спросить о насчет силы рода, но так и не решается прервать разговор. Страх перед главой семьи сильнее.

Дед все это прекрасно видит. Я замечаю, как его острый взгляд скользит по нервному дяде, по надувшейся Роуз. Но дед делает вид, что душевные терзания определенных членов семьи его не касаются. Спокойно жует, запивает вафли кофе и вполголоса обсуждает с моим отцом последние экономические новости. Доносятся обрывки фраз: «биржевые котировки», «сланцевые месторождения», «контракт с Востоком». Как я понимаю, у них сейчас несколько горячих проектов в нефтяном бизнесе. Мир больших денег и сделок, который мне абсолютно чужд и неинтересен.