Шрифт:
— Ага, — согласился я. — Я с детства ж мечтал в бане работать.
— Шутки шутками, — расплылся в улыбке он, — а хорошего банщика днём с огнём.
— Ладно, братцы, — кивнул Матвеич. — Перетрём делишки наши мелкие.
— Смотри-ка, — удивился Болт, — и малолетке право голоса дадут?
— Угомонись, — махнул ему Матвеич, и того это зацепило.
Видно было, как он дёрнулся наверняка при случае вернёт, даже и на миг не задумается.
— В общем, Славик, — прохрипел Матвеич, — как-то ты не торопишься платить добром за добро. На стройке этой тогда, сколько я пацанов положил желторотых? На ботаника твоего наезжали. Всё по чести сделали, не за бабки, от души, от сердца, от понятий наших древних и дорогих. А отдачи ноль. Завтраки, обеды, ужины, а дела-то и нет никакого. Люди расстраиваются. Но это бы ладно, но они же и выводы делают. Мы-то нет, конечно, и даже пресекаем в меру сил, когда слышим, а пацаны меж собой толкуют, мол, Славик-то слово крепкое своё не держит, обесценился Славик. В тираж пошёл, как бакс фальшивый. И веры, говорят, ему нет больше и вообще, раз такое дело, пусть рассчитывается.
— И сколько? — поморщился Кукуша. — Сколько же ты хочешь, чтобы угомонить никчёмных сплетников?
— Нисколько, — помотал головой Матвеич и даже состроил брезгливое лицо. — Я же говорю, мы не за деньги, нам важен дух. Наш сплочённый и нерушимый дух. А то вы там чё-то мутите, крутите, а братва последний хрен доедает. Не по-братски это.
— И чё мы, по-твоему, мутим-крутим? — спросил, прищурившись, Кукуша.
— Так вот и объясни честной компании, — развёл руками Матвеич. Чтобы все непонятки закрыть и дальше жить спокойно. Алёша этот. Там пару дней назад на Якунинке менты накрыли барыг-работорговцев, товаров разных было там на суммы крупные. Наркота, опять же. А сегодня что получается, походу Славик наш в этом деле отметился, а мы сидим и ждём, когда он нас подключит. Да только, походу, он нас и не собирается никуда подключать. Это как, вообще?
Я незаметно кивнул Кукуше, и он поднялся со своего места, подошёл к шкафчику, вынул из кармана пачку «зелени» и положил перед Матвеичем. Повисла тишина. Наконец, обретя дар речи, Матвеич глянул исподлобья и, не прикасаясь к деньгам процедил:
— Откупиться хочешь? Отмазаться и отделаться? Я же только что сказал… Видать и дела у тебя неплохо идут, что ты такие бабки, не глядя на стол швыряешь.
Болт взял пачку, пролистал её, послушал звук, понюхал, только что не лизнул.
— Старые, — подмигнул он. — Толчок обклеивать?
— Старых баксов не бывает, — ответил Кукуша.
— Так то в Америке, — тяжело вздохнул Болт, демонстрируя свой широкий кругозор. — А у нас в стране советов, всё бывает.
— Дядя Слава, — обратился я к Кукуше, — дозволь слово молвить.
Он согласно кивнул.
— Дядя Матвей, — начал я, — чистую правду сказал, нам важно общее дело. Не абстрактное, а конкретное дело для конкретных людей. Он так и поступил, когда мы к нему обратились. Честь по чести, без лишних слов, вообще без разговоров. Условия, конечно были, но дядя Слава эти условия принял. А раз принял, то собирается их выполнить. Он говорил, что завтра или послезавтра или ещё в какой-то конкретный день мы пойдём на дело и возьмём вас с собой?
Матвей не ответил, просто молча смотрел.
— Нет, не говорил он такого, — пожал я плечами. — Ну, и какие тогда претензии? Люди ропщут? Ну так, чьи люди? Я что ли приду с вашими людьми политинформацию проводить? Нет. Решайте со своими людьми сами. Мы готовим хорошее большое дело, в котором всем сидящим за этим столом будет отведена важная и ответственная роль. Бабок нормально поднимем. Если вы нас дёргать не будете.
Троица смотрела с нескрываемым неудовольствием.
— Чё-то племяш твой помело распустил, — покачал головой Болт. — Как веником парит.
— Короче, бабки эти — не останавливался я, — знак того, что мы не забыли. Всё помним. И ждём. Но не просто ждём. Мы кое-что готовим. А когда приготовим, вы узнаете первыми, просто имейте немного терпения и всё. А пачка бакинских — знак того, что всё серьёзно. Мы понимаем, что вы помогли не ради этой пачки. Ну, значит, вычтем её потом, когда в финале будем бабки делить.
Я замолчал.
— Вопросы? — оглядел всех Кукуша. — Племяш по делу задвинул. Всё. Больше добавить нечего. Берите пока это, а как понадобитесь, я вас дёрну.
О, молодец, Кукуша, правильно. Не попрошу, а дёрну. Бабки взяли, служите, псы. А не так, как привыкли, что им надо башлять, а они ещё подумают, за что возьмутся, а за что нет.
— Если по существу всё ясно, то давайте, развлекайтесь, парьтесь, будьте моими гостями. Всё за мой счёт. А нам идти надо.
Гости не возражали.
— Ты не думай, это не надолго, — сказал Кукуша, когда мы вернулись в его бар. — Как собаке блин. Сейчас они перетрут всё между собой, решат, что раз такие бабки просто так выбрасываем, значит чё-то конкретное мутим.
— Я же сказал, что это аванс.
— Забудь. Эти бабосы из баланса уже ушли.
— Да и хер с ними, не расстраивайся. Эти деньги грязные, они нам счастья не принесут. Но, как инструмент для борьбы с разными уродами мы их использовать вполне можем и должны. Ну и так, если надо чего, бери да трать. Пофиг, вообще не парься.
Надо будет матери как-то всучить, а то она уже заколотилась вся на трёх работах. Ладно. Что-нибудь придумаю. Не знаю пока что. Но это сейчас было не так важно. Она всё равно работу не бросит. Сейчас меня беспокоил Алёша. Где этот Алёша, блин. Ну и кадры, конечно, нас окружали, ну и кадры.