— А какие у тебя могут быть дела, помимо учёбы?

— Да много каких, Елена Владимировна, — усмехнулся я, протянул руку и поправил выбившуюся из косы тонкую прядку волос, заложил за ухо.

Она вздрогнула, испугалась, отшатнулась и резко повернула голову в сторону двери.

— Что, Елена Владимировна? — усмехнулся я. — Да говори уже, что тебя так взволновало.

— Я не знаю, что мне делать, — покачала она головой и прикрыла глаза ладонью.

Ладонь при этом выгнулась, как будто она прикладывала неимоверные усилия к тому, чтобы сдержать себя.

— В каком смысле? — нахмурился я, хотя уже почти догадался, в чём там дело.

— Мне звонил Виктор… — упавшим голосом вымолвила она и покачала головой.

— Ну да, это я понял. Да и хер с ним. Ты же его послала куда подальше и сказала, что если ещё раз позвонит, я ему огромным ломом все ноги переломаю?

— Нет, зачем…

Она нахмурилась, пытаясь сосредоточиться и сделала скорбное лицо…

— Погоди, Сергей… Погоди…

Альфа снова обернулась, пристально посмотрела на дверь и покачала головой.

— Фингал, кстати, почти уже не видно, — кивнул я. — И этот тональный крем, похоже, действительно очень хороший. Просто чудо, да?

— Ну, Серёжа…

— Судя по всему, если я правильно понимаю ситуацию, — добавил я, — чем меньше следов будет оставаться на твоём лице, тем больше будет у Вити шансов на то, чтобы ты его выслушала, поняла и простила. Да?

— Сергей! Ну почему ты всё переиначиваешь? Для чего? Перекручиваешь, а ещё и насмехаешься! Это нехорошо, это неправильно.

— О как, — кивнул я. — Ну-ка, ну-ка, продолжай, это интересно.

Она помотала головой, будто металась по постели в смертельной горячке.

— Ты же должен понимать, Сергей, — с внутренним напряжением и сдерживаемым трагизмом проговорила она. — Наши с тобой отношения…

Слово «отношения» она произнесла одними губами и снова глянула на дверь.

— Ты же понимаешь, наши отношения, они… ну как бы сказать… они ведь сиюминутные. Да, у нас с самого начала возникла симпатия друг к другу, не скрою. А потом эта внезапная страсть…

Слово «страсть» она тоже не произнесла вслух, а лишь артикулировала.

— Эта страсть стала такой яркой, взрывной, будоражащей и даже всепоглощающей. Она пришла, как цунами и…

— Говори-говори, — улыбнулся я. — От этих слов я получаю прилив сил. Мужских.

— Перестань, — отмахнулась она. — Такая страсть не может длиться постоянно и быть долговечной.

— Два дня, честно говоря, совсем не долго, — пожал я плечами и попытался поймать её за руку, но она руку одёрнула.

— Серёжа!

— Мне кажется, я уже догадался. Но ты скажи, что ты хочешь сказать.

— Я хочу сказать, что ты мне очень дорог, — с мукой в голосе произнесла она. — И то чувство, которое вспыхнуло между нами… оно навсегда останется в моём сердце.

— Надеюсь, — сказал я, — не только в сердце.

— Тсс! — строгим шёпотом ответила она. — Перестань! Я говорю серьёзно!

— Слушай, как видишь, сейчас для серьёзного разговора не самая подходящая обстановка. Давай я приду к тебе часиков в одиннадцать, тут вот сейчас разгребу и подбегу. И мы спокойно обо всём поговорим.

— Да мы уже обо всём поговорили практически…

— Серьёзно? А что конкретно тебе сказал этот мудак? Что он осознал, что погорячился, что раскаялся? А ещё, что ты сама виновата, потому что его спровоцировала, но если вы оба приложите усилия, то больше такого не повторится?

Она посмотрела на меня с удивлением. Именно в этом ключе, кажется, Витя и построил разговор.

— Нет, — нахмурилась она. — Не совсем. Ну да, он сказал, что сожалеет о том, что сделал. Он сказал, что на коленях готов просить прощение.

— А ты на коленях готова его простить, да?

— Серёжа…

— Удивляюсь я, Алёна — сказал я, хотя особенно удивляться было не чему, поскольку видал я ещё и не такие кадры. — Вам что, кажется, чем гаже гад, тем лучше что ли? Всегда хотел понять.

— Кому вам-то?

— Кому? Да вечным жертвам, кому ещё? Давай так. Я тебе один умный вещь скажу, только ты не обижайся, да?

— Что-что?

— Если он тебя хоть пальцем тронет, я ему мозги вышибу.

Сказав это, я резко соскочил с подоконника и крикнул. — Пуф!