– - Все прямо надо идти?

Федосья кивнула головой и крякнула, выжимая мокрое платье, которое скрутила в жгут.

Обойдя мыс, где она мыла, я расположился за кустами, чтоб отдохнуть и потом идти далее. Кругом была тишина; ворчанье Федосьи и плеск белья разносились далеко. Не прошло десяти минут, как раздался на другом берегу резкий голос:

– - Федосья! А Федосья!

Я увидел из-за своей засады Прохора, появившегося с бочонком за спиной у берега. Прохор сбросил бочонок с плеч наземь и, подняв теплую шапку кверху, сказал с насмешливою учтивостью:

– - Наше вам, Федосья Петровна!

– - Ишь нечистая-таки тебя принесла!
– - раздался сердитый голос Федосьи.-- Какой леший угораздил тебя отдать лошадь-то?

– - А что?

– - Пустая голова. Ведь я думала, ты ее выпряг. Смотрю, лошадь пощипывает траву наверху; кричу: Прохор! Глядь, чужой, я загляделась да и упусти новое белье барышнино, только что на ярмонке сшили.

– - Э, э, э!
– - протяжно произнес Прохор.

– - Э, э, э! Козлиная борода,-- продолжала Федосья,-- вот теперь где ее искать. Так вот и понесло ее, словно кто ей обрадовался.

– - Ну что ж? Видно, ведьме какой понадобилось ваше белье!
– - шутливо заметил Прохор.-- Так и не удержала?
– - прибавил он с участием.

– - Ведь полез было в воду -- поймал бы, да струсила барышня!

– - Что ты?

– - Вот те Христос!

– - Вот как! А где он?

– - Пошел к нам. Барышня побежала домой, чтоб Оську прислать

Прохор умильно сказал:

– - Ну вот и жених.

Федосья плюнула так сильно, что чуть не достала до противоположного берега; вслед за тем посыпалась из уст ее неслыханная брань на Прохора. Я дивился изобретательности прачки и равнодушию кучера, который лег животом на траву и, пощипывая ее, не подымал глаз, пока Федосья бранилась; как только гнев ее стал стихать, он довольно мягким голосом спросил:

– - Когда стирала?

– - Вчера!
– - не так уже сердито отвечала Федосья.

– - Что-то больно зажились на ярмонке, чай, на корню весь хлеб протранжирили?

– - И ты туда ж! Рад зубы-то скалить!
– - с прежним гневом возразила Федосья.

– - Ну что кричишь? А тебе что? Небось, купили что-нибудь?

– - Почище вашего богача. Тику, башмаки.

– - Чай, вздернешь нос, как напялишь башмаки?
– - насмешливо заметил Прохор.

– - Известно, на мужика не буду смотреть!

– - Ишь ты!

– - Да!

Разговор замолк. Через минуту Прохор таинственно спросил:

– - Поджидала нашего-то?

– - Только что и свету, что ваш! Так и есть! Плевать мы хотели!

И голос Федосьи принял снова раздражительный тон.

– - Ах, Петровна, Петровна! Упустили вы! Не успели приколдовать-то!
– - так грустно произнес Прохор, что я не знал, как растолковать его слова.

– - Как же! Приворожишь его! Волком глядел всегда.

– - Угораздило его тогда съездить в город; сидел бы в деревне, может статься, и уладилось бы все.

– - Что попусту болтать, Прохор Акимыч. Лучше до свадьбы все узнал, чем после бы попрекал. Не найти ей жениха, как они ни бейся. Кто захочет знаться с ними! Мы как, знаешь, приехали в город, на нас так и таращат глаза, словно мы с того света пришли.

Голос у Федосьи вдруг оборвался; она как будто глотала слезы.

– - Архипка, окаянный, встретил меня добрым словом. Что, говорит, зачем приехали? В остроге посидеть! Вишь! А! Всякий разбойник зубы скалит! Ведь насилу в трактир пустили. Нет, говорит, у нас порожних номеров. Ах он окаянный, татарин, злодей!

Последние слова были произнесены с рыданием, которое, однако, скоро кончилось громким и частым сморканьем.

Я смотрел на Прохора: он лежал по-прежнему на животе, только лицо свое уткнул в шапку, которая лежала у его бороды.

– - Прощай, Прохор Акимыч,-- сказала Федосья очень ласково, после долгого молчания.

– - Идешь!
– - хриповато произнес Прохор, лениво вставая.

– - Завтра на лошади приедешь за водой?
– - спросила Федосья.

– - Баню приказано истопить.

– - Чтоб ему задохнуться!
– - проворчала Федосья и, сказав еще Прохору "прощай", удалилась с ношею мокрого белья.

Скрип корзины долго еще слышался посреди тишины.

Прохор после ухода Федосьи сидел несколько минут в одном положении, повесив голову на грудь и пощипывая густую свою бороду. Потом он стал потягиваться и снова задумался. Стук экипажа, ехавшего мне навстречу, заставил его вспомнить свою обязанность; он, взяв бочонок, подлез на корточках к воде и начал топить его. Я вышел из своей засады и окликнул его. Прохор тоже несколько испугался, но не выпустил из рук бочонка. Он снял шапку.

– - Спасибо за лошадь, чуть шею не сломал. Бери ее назад!
– - сказал я.