Шрифт:
Очутившись над обрывом, они увидели небольшую бухту. Тури зажёг фонарик, и сноп света вспугнул рой диких кроликов. Маленькие зверьки засуетились под ногами и моментально исчезли, спрятавшись в кустах.
Тури и Аугусто спустились к морю и уселись на камне, гладком и круглом, словно панцирь гигантской черепахи.
Всходила луна. Песок на пляже сверкал яркой, искрящейся белизной. Ничто не нарушало тишины. Даже море плескалось сдержанно и осторожно, подобно тому, как осторожно лижет корова новорождённого телёнка.
Когда по шоссе в Ното проходила какая-нибудь случайная машина, сюда доносился шум мотора. Не слышно было даже паровозных гудков. Мёртвая тишина.
– Что ты будешь делать, если они не придут?
– спросил, наконец, Тури.
– Мерзавцы!
– выругался Аугусто. Он был бледным, совсем белым, как искрящийся песок.
Время шло. Они подождали ещё немного. Луна светила высоко в небе.
Мантеллина уже перестал вытягивать шею и прислушиваться, как вдруг ему показалось, что кто-то проехал в машине совсем близко. Может быть, он уснул? Но нет, глаза его были широко открыты.
– Плохо вы поступаете, - произнёс Тури и удивился звучанию своего собственного голоса.
Аугусто не растерялся и тотчас же ответил:
– Лучше, чем просить милостыню.
– Сейчас речь не о том, - заметил молодой человек, - но всё равно вы поступаете плохо.
– Они велели мне принести твою собаку и пообещали хорошо заплатить за неё.
– Ах, вот оно что! Они велели принести именно мою собаку?
– Да, они говорят, что такие собаки бывают только у богатых синьоров. Баронесса Лалумия в Ното ищет как раз такую собаку.
– Значит, они продали её баронессе Лалумии?
Мантеллина пожал плечами: этого он не знал.
– Если они не явятся, завтра мы с тобой поедем в Ното.
– Мерзавцы!
– повторил Мантеллина сквозь зубы.
– Ты хотел бы играть на губной гармонике?
Аугусто поднял глаза к небу и кивнул головой. Это должно было означать: «Да, конечно, но разве я, Аугусто ди Калашибетта, по прозвищу Мантеллина (и Мантеллиной я останусь на всю жизнь, несмотря даже на то, что теперь у меня есть новый костюм - штаны и майка), могу мечтать об этом?»
– Я научу тебя, - сказал Тури, а немного погодя добавил: - Если хочешь.
Аугусто снова внимательно посмотрел на него. Луна уже начала заходить, и в полутьме у мальчугана было точь-в-точь такое же выражение лица, как в тот раз, когда Тури протянул ему штаны и майку.
– Пойдём, - сказал Мантеллина, поднимаясь с места.
– Эти мерзавцы не придут.
Тури тоже встал, и они пустились в обратный путь.
Позади остался громадный круглый камень, который, казалось, поднимается и ползёт в море, будто гигантская черепаха. Сейчас, в этот вечер бесполезного ожидания, мальчугану могло показаться всё, что угодно.
Однако ожидание было не бесполезным.
Ведь Мантеллина, вытащив руку из-под грязной серовато-зелёной тряпки, положил её в широкую ладонь Тури, и обратно они возвращались друзьями.
Глава 8. Том найден!
Тури, Джанджи и Мантеллина вскочили в рейсовый автобус, старый разбитый драндулет, курсирующий по маршруту Пакино - Ното, и уселись на потёртых клеёнчатых сидениях.
Накануне вечером, когда Тури вернулся домой, Джанджи ещё не спал.
– Мантеллина украл Тома?
– робко спросил он.
– Да, - ответил Тури, - но не он один в этом виноват.
– А кто же ещё?
– Разные обстоятельства. Когда-нибудь я тебе объясню. Сейчас Том у Рокко и Нино в Ното.
– У Рокко и Нино из Ното! О, какой ужас!
– Джанджи в отчаянии закрыл глаза.
– Ни за что на свете они не вернут мне моего Тома.
Тури подошёл к Джанджи, взял его руку: по сравнению с ней даже ручонка Мантеллины казалась не такой маленькой и хрупкой.
– Спи, завтра мы поедем в Ното и заберём Тома.
Если Тури так говорит, - значит, есть надежда.
– Спи спокойно, всё будет хорошо, - повторил Тури. Малыш уснул; и в эту ночь ему приснилось, будто он держит в руке мягкое ухо Тома.
Когда утром Джанджи встретил Мантеллину, он с трудом узнал его: конечно, разве кто-нибудь видел Мантеллину в штанах и в майке?!
– Ты больше уже не Мантеллина?
– спросил его малыш.
– Как видишь, - гордо ответил Аугусто.
Теперь Джанджи знал: Мантеллина виноват только наполовину. Так сказал Тури, и малыш поверил ему, хотя ничего не понял.