Шрифт:
– Я сама отдам! Убери меч!
Я постаралась не выдать беспомощности. Меч едва-едва поддался, но острие его продолжало следить за кулоном, как большой магнит за куском железа.
Дрожащими руками ведьма сняла цепочку с шеи:
– Забирай!
Она бросила цепочку. Кулон упал на деревянный пол, еле слышно звякнув.
Швея потянулась к нему раньше меня. Острие меча поддело цепочку, кулон соскользнул по клинку и закачался прямо передо мной. Монетка была треугольная, с закругленными гранями.
– Что это?
– Монетка желаний…
– Ты носишь ее на груди?
– Что ты сделала с моим платьем?! Оно у меня одно! Мое последнее платье!
Она разрыдалась. Было противно и жутко смотреть, как она ревет, не напоказ – безнадежно, как забитый нелюбимый ребенок. У меня у самой сжалось горло. Оставив ее в покое, я вышла из дома во двор.
Город жил деловито и равнодушно. Стук колес, ровные голоса, грохот кузницы. Ржание лошадей, крики торговцев, шлепанье и смех играющих прямо на мостовой детей…
Чего только не придумает человек, лишенный волшебства, чтобы его заветные желания исполнялись. Ритка, моя приятельница, на Новый год писала желание на бумажке, сжигала ее и быстро ела пепел. И потом ждала с замиранием сердца, когда случится чудо…
На ладони у меня лежала «монетка желаний». В доме всхлипывала Эдна; драгоценное время текло сквозь меня, как сквозь пальцы, а я все никак не могла поверить в свое поражение.
И это все?!
Я из кожи лезла, чтобы разгадать тайну записки – но эта тайна ни на шаг не приблизила меня к Оберону. Я ходила между мирами. Я управлялась со Швеей. Я чуть было не застряла на изнанке, готовая повторить судьбу несчастной королевы; у меня мурашки забегали по спине, когда я подумала, каково ей пришлось: отвратительная серая пелена, которая закрывает мир. Все уродливое вырастает в тысячу раз и бросается в глаза… И где был Оберон, когда его жена так мучилась?
Я шла по следу. Я готова была сразиться с самым могучим волшебником. Но не с Эдной же, подлой, несчастной и беспомощной! Вот она, ее треугольная монетка, лежит у меня на ладони, и Швея указывает на нее как на крупный узел, продолжение красной нити… Ну, пойду я искать этих фокусников, узнаю, кто подбросил Эдне монетку. Кто использовал ее исступленное, единственное в жизни желание – забыть Оберона?!
А в это время, скорее всего, Саранча уже штурмует Черный Замок. Сколько продержится Максимилиан? И что мне делать?
Я положила монетку вместе с цепочкой в тот самый нагрудный карман, где уже лежали два письма. Эдна монотонно всхлипывала в доме. Я подумала – и вошла.
– Эдна, прости за платье. Это не я. Это меч.
Она не поднимала головы, скулила, как побитая собака.
– Ты помнишь фокусников? Тех, что раздавали монетки? Можешь кого-то узнать? Как получилось, что именно эта досталась тебе?
– Я не знаю… Ничего не знаю. Оставь меня.
– Скажи правду хоть раз в жизни: зачем ты поменяла ребенка?
Она подняла голову. Лицо ее, красное, опухшее, потеряло последние следы красоты.
– Те, кто крадет младенцев, знают свое дело: король никогда не полюбил бы подменыша. Не испытал бы к нему настоящей отцовской привязанности. Я не хотела ни с кем делить его любовь.
– Ну ты и сволочь, – тихо сказала я.
– Да, – она подняла подбородок. – Я сволочь. Издевайся надо мной. Плюй в меня! Оскорбляй! Рви последнее платье! Убей меня и забросай дерьмом могилу! Не стесняйся! Я ведь сволочь!
Чтобы не ударить ее, я ушла.
Глава 14
Его темное величество
Я брела по улицам города, и люди расступались, провожая меня взглядами.
Я думала о том, что Оберон в самом деле не полюбил Александра как сына. Александр чувствовал это. Может быть, он вырос эгоистом потому, что всю жизнь, не зная правды, ощущал себя подменышем. А может, он чувствовал себя подменышем потому, что эгоист? Кто теперь докопается до правды?
И еще я думала о королеве. Которая заблудилась на изнанке, и теперь на ее надгробии лежит каменная Швея.
И еще я думала о себе. Что придется опять идти на изнанку, распутывать красную нитку, а пелена перед глазами будет незаметно уплотняться, и, может быть, во второй раз мне не удастся вырваться из этой пелены. И что нищий, которого я видела в таверне вот в этом самом городе, уже много лет живет во власти изнанки. И люди, которых я знаю, живут в ее власти, погружаясь все глубже. Они называют это «депрессией», или «разлитием желчи», или еще находят какие-то слова, но суть-то одинакова: они видят мир с изнанки и верят, что лицевой стороны у жизни вовсе нет.