Проходя через этот странный город, Конвей чувствовал себя преследуемым. А старый Кра исподволь наблюдал за ним и улыбался, и улыбка не сходила с его лица.

Женщины кричали и выли, как волчицы на темное небо.

Конвею показалось, что миновали столетия, пока они шли по городу. Наконец Кра остановился перед каким-то дверным проемом и отодвинул занавеску из шкур, которая его прикрывала.

— Входите, — сказал он, и земляне прошли по одному. Стража осталась снаружи, за исключением пяти мужчин, которые последовали за стариком.

— Мои сыновья, — объяснил Кра.

Это были покрытые шрамами воины с мускулистыми руками, гораздо старше Конвея. По отношению к Кра они держались почтительно.

Нижний этаж дома служил складом. Замороженные мясные туши и связки похожих на мох засушенных растений громоздились возле одной стены. Возле другой был устроен небольшой загон и стояла колода для рубки мяса. Очевидно, дерево на Искаре было редкостью, потому что загон был каменный, а во всех проемах вместо дверей висели тяжелые занавески.

Кра поднял занавеску, скрывающую вход на лестницу, затем открыл нечто вроде люка, предназначенного охранять от сквозняка и холода, идущего с нижнего этажа. По земным меркам в верхней комнате должен был стоять жуткий холод, но неимоверно толстые стены служили отличной изоляцией и защитой от ветра, а в круглом камине почти без всякого дыма горел мох, поддерживая небольшой огонь. Конвей тут же сильно вспотел — возможно, из-за своего нервного состояния.

У камина сидела девушка, управляясь с вертелом и горшком. Очевидно, она только что вбежала с улицы, потому что в ее серебристых волосах еще не растаял снег, а сандалии были мокрые.

Она не подняла головы, когда вошли мужчины, как будто подобные визиты были для нее делом обыкновенным. Все же Конвей поймал брошенный исподлобья взгляд. В мягком комнатном свете землянину удалось разглядеть точки ее сузившихся зрачков и ясную голубую радужку; несмотря на показное смирение, глаза ее горели возмущением — и были полны одухотворенности. Конвей улыбнулся.

Она выдержала взгляд землянина смело, со странной напряженностью, словно бы проникая в скрытые глубины его существа — к самому сердцу, к душе, к сокровенным мыслям, и все это жадно, в один момент. Затем заговорил старик, и ее полностью поглотили заботы о приготовлении пищи.

— Сядьте, — предложил Кра, и земляне уселись на вороха мехов, набросанные поверх подушек из мха.

Пятеро высоченных сыновей тоже сели, но Кра остался стоять.

— Значит, вы ничего про Конну не знаете, — сказал он, и сын Конны успокаивающе ответил:

— Нет.

— Как же тогда вы попали на Искар?

Конвей передернул плечами:

— А как Конна сюда попал? Люди с Земли летают везде.

Бессознательно он перенимал высокопарную манеру Кра говорить. Он склонился вперед, улыбаясь:

— Мои слова были резкими, когда я стоял за вашими воротами. Пусть будут они забыты, ибо это только слова гнева. Забудь и этого Конну. Он к нам не имеет никакого отношения.

— А-а, — мягко произнес старик. — «Забыть». Это слово, которого я не знаю. Гнев — да, и месть тоже. Но не «забыть».

Повернувшись к Роэну и Эсмонду, он заговорил с ними, вежливо отвечая, когда те объясняли свои желания. Но полный задумчивости взгляд его холодно-голубых глаз ни на секунду не сходил с лица Конвея. Нервы землянина были напряжены до предела, беспокойство его росло и росло.

Он готов был поклясться, что Кра понял, кто он такой и зачем прибыл на Искар.

Разум подсказывал ему, что это странно. Много лет прошло с тех пор, как Кра видел его отца, да и внешне они несхожи. Казалось невероятным, чтобы он сохранил какие-то манеры отца. И все же он ни в чем не мог быть уверен, и неопределенность терзала его. Тяжело было выносить горький взгляд старика.

Пятеро сыновей сидели молча и неподвижно. Конвей был убежден, что они понимают весь разговор, а после вспомнил слова старика о том, что они жили с Конной как братья. Сыновья сидели и терпеливо ждали; складывалось впечатление, будто ожидание их длится уже так долго, что чуть больше они прождут или чуть меньше — не имеет для них значения.

Время от времени девушка украдкой посматривала на Конвея. Несмотря на беспокойство, землянина мучило любопытство: какое такое дьявольское смятение таится за ее взглядом. Лицо девушки в странных отсветах пламени очага казалось Конвею просто очаровательным.

— Торговля, — изрек наконец Кра. — Дружба. Наука. Все это хорошие слова. Давайте-ка теперь поедим, а потом отдохнем, и я обдумаю эти хорошие слова, которые прежде слышал от Конны.

— Послушайте, — несколько раздраженно произнес Конвей, — я не знаю, что этот Конна здесь натворил, но я не вижу причин порицать нас, будто мы его сыновья.