Таким образом, как демонстрация силы миссия удалась вполне, только Джулиан все думал — к чему все это? Для жителей городка действия солдатиков выглядели диким, бессмысленным вандализмом. Возможно, Джулиан и должен был сжечь дотла магазинчик и уничтожить на корню всякую растительность на землях двух фермеров. Но он решил, что сдержанное проявление силы подействует куда лучше. Джулиан написал лазером на побеленной стене магазинчика на правильном испанском (проконсультировался у координатора): «По праву следовало бы казнить двенадцать из вас за то, что вы убили двенадцать наших. Пусть такое больше не повторится!»

Когда я вернулся домой — в следующий четверг, — то нашел под дверью записку:

«Подарок прекрасен. Вчера вечером я ходила на концерт только ради того, чтобы надеть его и похвастаться. Два человека спросили, от кого это. Я напустила таинственности, сказав: „От друга“.

Так вот, друг мой, я приняла важное решение. Надеюсь, в какой-то мере это будет подарком для тебя. Я уезжаю в Гвадалахару, ставить себе имплантат.

Я не стала ждать, когда ты вернешься, и обсуждать это с тобой — потому что не хотела делить с тобой ответственность на случай, если что-то пойдет не так. Я очень вдохновилась, узнав о случае, который произошел совсем недавно — это касается законов о людях с имплантатами.

Собственно, случилось вот что. Один человек из Остина поставил себе имплантат, и за это его выкинули с работы. А он подал в суд — обвинил работодателей в дискриминации имплантированных по закону о труде. Суд решил дело в его пользу, так что по меньшей мере какое-то время мне не грозит опасность потерять работу, если я поеду и сделаю это.

Я прекрасно все знаю об опасности для здоровья и понимаю, как это легкомысленно для женщины моих лет и социального положения — идти на такой риск из одной только ревности. Я не могу смириться, что никогда не стану для тебя тем же, чем была Карелии, и не смогу разделить твою жизнь так, как разделяют Канди и другие, хотя ты утверждаешь, что даже не любишь эту женщину.

Не стоит об этом спорить. Я вернусь в понедельник или во вторник. Отметим наш юбилей? . С любовью — Амелия».

Я прочитал записку два раза, а потом кинулся к телефону. Позвонил Амелии — никто не ответил. Тогда я прокрутил то, что было на автоответчике, и нашел послание, которого больше всего боялся:

«Сеньор Класс, ваше имя и номер нам предоставила сеньора Амелия Хардинг, чтобы мы могли связаться с вами в случае необходимости. Она также дала нам координаты профессора Хайеса. Сеньора профессор Хардинг прибыла к нам, в „Clinica de cirugia restorativa у aumentativa de Guadalajara“, на операцию по вживлению „puente mental“, который вы называете имплантатом. Операция прошла не вполне успешно, и сеньора Хардинг сейчас полностью парализована. Она дышит самостоятельно и способна воспринимать зрительные и слуховые раздражители, но говорить она не может. Мы должны обсудить с вами некоторые вопросы. Сеньора Хардинг назвала вас как ближайшего родственника. Мое имя — Родриго Спенсер, я заведующий хирургическим отделением по вживлению и пересадке мозговых имплантатов». Дальше он давал свой номер и адрес.

Это послание пришло в субботу вечером. Следующее было от Хайеса, в понедельник — он говорил, что узнал мой график работы и не станет ничего предпринимать, пока я не вернусь. Я быстро побрился, переоделся и позвонил ему домой.

Было еще только десять вечера, но Хайес ответил, не включая видимости. Когда он услышал, что это я, на экране появилось его заспанное лицо — я явно вытащил его из постели.

— Джулиан… Прости, у меня сейчас необычный график работы — нас тестируют перед большим прыжком. Инженеры не отпускали меня до трех ночи.

— Ничего, все нормально.

— Слушай, я насчет Блейз… Я знаю, вы были друзьями. И понимаю, почему она старалась соблюдать осторожность, даже одобряю ее, но, надеюсь, между нами из-за этого не будет никаких недоразумений, о'кей? — он улыбнулся вымученной улыбкой, лицо его болезненно исказилось.

— Конечно. Я думал…

— Так что там насчет Гвадалахары?

— Знаешь, я до сих пор в шоке. Я поеду в город и сяду на первый же поезд — два часа, может, четыре — смотря какое там расписание… Нет, я лучше сперва позвоню на базу и узнаю насчет самолета.

— А когда приедешь туда?

— Мне нужно будет переговорить с людьми. У меня есть имплантат, но я не сильно разбираюсь в самих этих операциях. Понимаешь, меня призвали на службу, и выбора у меня не было. Узнаю, можно ли с ней поговорить.

— Сынок, мне сказали — она не может говорить. Она парализована.

— Да знаю я, знаю. Но у нее же нарушена только моторика. Если мы вместе подключимся, то сможем поговорить. И узнаем, чего она хочет.

— Хорошо, — Хайес кивнул. — Хорошо. Но скажи ей тогда, чего хочу я. Я хочу, чтобы она сегодня же была здесь. Нет, даже — вчера. Макро желает получить ее голову на блюде, — он постарался показаться разозленным. — Чертов дуралей, точно такой же, как Блейз! Позвонишь мне из Мексики.

— Позвоню.

Он кивнул и отключился.

Я позвонил на базу и узнал, что прямых рейсов на Гвадалахару в ближайшее время не будет. Можно было вернуться обратно в Портобелло, а оттуда, уже утром, добраться до Мексики. Gracias, pero no gracias [2] . Я просмотрел расписание поездов и вызвал такси.

До Гвадалахары я доехал за три часа, и это были чертовски поганые три часа. Примерно в час тридцать я был уже в клинике, но, конечно же, меня не пропустили дальше приемного отделения — в больнице принимали посетителей только с семи утра. Но и тогда я не смогу повидаться с Амелией, пока не придет доктор Спенсер — то есть до восьми, а то и до девяти часов.