нынче не расположен шутить.

– Святой Иоанн Пертский мне свидетель, я вовсе не

шучу. Меня остановили и подло всего искололи, – он

провел ладонью по задетым местам, – сумасшедший Давид

Ротсей с горлопаном Рэморни и всеми прочими. Они влили

в меня целый бочонок мальвазии.

– Глупости ты говоришь, приятель. Рэморни чуть не

при смерти, как рассказывает всюду торговец зельями, ни

он, ни все они не могли, конечно, встать среди ночи, чтобы

так озорничать.

– Спорить не стану, – ответил Оливер, – но я видел

компанию при факелах и жизнью своей поклянусь, что на

них были шапки, которые я сам сделал по их заказу в эту

зиму после дня святого Иннокентия. Чудного покроя

шапки – и уж свой-то стежок я от всякого отличу.

– Да, тебя, пожалуй, могли крепко поколотить, – со-

гласился Генри. – Страшновато теперь идти назад, уж

лучше я прикажу, чтобы тебе постелили здесь. Но ты сразу

же ляжешь, потому что я не расположен разговаривать.

– Н-да… Я был бы очень тебе благодарен нынче за

ночлег, да только моя Моди рассердится. То есть не рас-

сердится, это бы меня ничуть не испугало, но, сказать по

правде, она будет очень беспокоиться в такую бражную

ночь, потому что знает, что я, как и ты, смел на язык и скор

на расправу.

– Так иди домой, – сказал Смит, – и покажи ей, мастер

Оливер, что ее сокровище цело и невредимо. На улицах

тихо… И, скажу напрямик, мне хочется побыть одному.

– Да, только мне надобно поговорить с тобой кое о чем,

– начал опять Оливер, которому и оставаться было боязно и

уходить не хотелось. – Вышел у нас шум в городском со-

вете из-за того дела в ночь на святого Валентина. Мэр

сказал мне часа четыре назад, что спор будет разрешен

единоборством двух бойцов, по одному с каждой стороны,

и что наш знакомец Чертов Дик должен показать свою

рыцарскую доблесть и сразиться за дело Дугласа и знати, а

один из нас – либо ты, либо я – будет биться за Славный

Город. Так вот, хоть я и постарше, все же я согласен ради

дружбы и любви, какую мы всегда питали друг к другу,

уступить тебе первенство, а самому удовольствоваться

более скромной обязанностью палочника47.

47 Так в старину назывались следившие за правилами поединка секунданты,

эмблемой которых были белые палки.

Генри Смит, как ни был он рассержен, еле удержался от

улыбки.

– Если только это гонит от тебя покой и до полуночи не

дает тебе улечься спать, я легко улажу вопрос. Тебе не

придется отказываться от лестного преимущества. Я сра-

жался в поединках много раз – слишком, слишком много. А

ты, я думаю, встречался только со своим деревянным сул-

таном: было бы нехорошо, нечестно, неблагородно с моей

стороны воспользоваться твоею дружеской жертвой. Иди

же домой, и пусть боязнь упустить почет не тревожит твой

сон. Спи спокойно в уверенности, что ты примешь вызов, и

по праву, потому что этот дерзкий наездник нанес тебе

обиду.

– Я очень тебе признателен и премного благодарен, –

сказал Оливер, сильно смущенный нежданной уважи-

тельностью оружейника. – Ты мне добрый друг, каким я

всегда тебя считал. Но я так же дружески предан Генри

Смиту, как и он Оливеру Праудфьюту. Клянусь святым

Иоанном, я не стану драться по этому спору в ущерб для

твоей чести. А уж раз я так сказал, никакой соблазн не за-

ставит меня пойти на попятный, ведь не захочешь ты,

чтобы я стал клятвопреступником, хотя бы и ради чести

сразиться в двадцати поединках.

– Послушай, – сказал Смит, – признайся, что ты бо-

ишься, Оливер. Скажи правду честно и прямо, а иначе я

тебе предоставлю самому расхлебывать кашу.

– Нет, милый кум, – ответил шапочник, – ты знаешь,

что я никогда ничего не боюсь. Но что и говорить, этот Дик

– отчаянный головорез, а у меня жена, моя бедная Моди, ты

знаешь… и малые дети. Ну, а у тебя…