По сравнению с этими эльфами Арья казалась необычайно прямой и решительной, благодаря чему существенно выигрывала в глазах Эрагона. Впрочем, она и сама, похоже, чувствовала себя в компании Нари и Лифаэна несколько неуверенно, словно за долгие годы позабыла, как следует вести себя с соплеменниками.

Оглянувшись через плечо, Лифаэн, сидевший на носу лодки, спросил:

— А скажи мне, Эрагон-финиарель, о чем ваши люди поют в эти чёрные дни? Я хорошо помню те баллады и лэ, которые слышал в Илирии; в них повествовалось о ваших гордых правителях и отважных воинах, но все это было очень, очень давно, и воспоминания о ваших песнях увяли, как цветы. Наверняка ведь твой народ сочинил немало новых историй.

Эрагон нахмурился, вслух припоминая то, что когда-то рассказывал ему Бром, но Лифаэн, слушая его, лишь печально покачал головой и сказал:

— Ах, как много утрачено! Неужели не сохранилось тех прелестных куртуазных баллад и историй? Если ты говоришь правду, так у вас остались лишь сказки — хоть они по большей части и замечательные, но это далеко не все богатейшее искусство, которым вы владели. Видимо, сказкам Гальбаторикс сознательно позволил плодиться во множестве.

— Бром однажды рассказывал нам с Сапфирой о падении Всадников, — попытался как-то оправдаться Эрагон, отгоняя навязчивый образ косули, прыгающей через поваленное дерево, — это Сапфира, которая как раз охотилась, мысленно делилась с ним своими переживаниями.

— Ах, какой замечательный, храбрый был человек… — вздохнул Лифаэн и некоторое время грёб молча. — У нас тоже немало песен о великом крахе Всадников, но мы редко поем их. Многие из нас хорошо помнят, как Враиль ушёл от нас в иной мир, и мы до сих пор оплакиваем наши прекрасные города, сгоревшие в огне войны — красные лилии Эвайёны, хрусталь Лютхивиры, — и погибшие семьи. Время не способно притупить боль от этих ран — даже если тысяча лет пройдёт, даже если погаснет солнце и наша планета будет плыть в вечной ночи космоса…

С кормы послышался ворчливый голос Орика:

— И мы, гномы, не меньше страдаем от нанесённых нам ран. Запомни, эльф: Гальбаторикс погубил у нас целый клан.

— А мы потеряли своего короля Эвандара.

— Я об этом никогда не слышал, — вставил Эрагон. Лифаэн кивнул; в этот миг он как раз ловко обходил подводную скалу.

— Об этом мало кто знает, — сказал он. — Хотя Бром мог бы рассказать тебе, как это произошло: он ведь собственными глазами видел, как нашему королю был нанесён смертельный удар. Незадолго до гибели Враи-ля эльфы встретились с войском Гальбаторикса на равнине близ Илирии — мы все ещё надеялись победить, — и там Эвандар…

— А Илирия это где? — спросил Эрагон.

— Ты что, парень, не знаешь? Илирия теперь называется Урубаен! — вмешался Орик. — А раньше Илирия принадлежала эльфам.

Несмотря на то, что Орик его перебил, Лифаэн как ни в чем не бывало продолжил свой рассказ:

— Да, как правильно заметил Орик, Илирия была одним из наших городов. Мы покинули его во время войны с драконами. А через несколько столетий этим городом завладели люди и сделали своей столицей. Но это случилось уже после того, как был сослан король Паланкар.

— Король Паланкар? — воскликнул Эрагон. — Кто это? Так, значит, наша долина названа в его честь?

— Вопросов у тебя, Аргетлам, что листьев на дереве! — с улыбкой сказал ему эльф.

— Вот и Бром тоже так говорил.

Лифаэн снова улыбнулся, помолчал, словно собираясь с мыслями, и снова заговорил:

— Когда твои предки восемьсот лет назад прибыли в Алагейзию, то сперва долго скитались по её просторам в поисках подходящего места для поселения. Потом они нашли долину Паланкар — хотя тогда она называлась иначе, — и осели там, ибо это место самой природой было словно создано для обороны; кроме того, на эту долину не претендовали ни мы, ни гномы. Вот с неё-то все и началось, и вскоре вашему королю Паланкару удалось создать весьма крепкое государство. Стремясь расширить его границы, Паланкар объявил нам войну, хотя мы не позволили себе ни малейшей провокации, и три раза первым нападал на нас. И все три раза мы наголову разбивали его войско. В итоге знать Алагейзии испугалась и обратилась к нам с просьбой о перемирии, выразив готовность подчиниться эльфам. Но сам Паланкар, увы, не пожелал прислушаться к их советам. И тогда знать Алагейзии направила к нам свою делегацию с предложением мирных переговоров. В итоге мир между нами был подписан без ведома короля Паланкара.

С нашей помощью Паланкар был свергнут, но и сам он, и члены его семьи, а также его вассалы отказались покидать долину. Поскольку убивать их мы желания не имели, то построили крепость Риствакбаен, откуда Всадники могли бы следить за долиной, и заключили Паланкара в одну из её башен, чтобы он уже никогда больше не пришёл к власти и не развязал новую войну в Алагейзии.

Вскоре Паланкар пал от руки одного из собственных сыновей, не пожелавшего ждать, пока природа возьмёт своё. Это убийство положило начало бесконечной цепочке других убийств, предательств и прочих недостойных дел, совершенных членами королевской семьи, окончательно сведя на нет былое величие дома Паланкаров. Однако же потомки Паланкара так и не покинули долину, и до сих пор королевская кровь течёт в жилах кое-кого из обитателей Теринсфорда и Карвахолла.

— Понятно… — протянул Эрагон. Лифаэн удивлённо поднял тёмную бровь.

— Правда? Между прочим, все это имеет куда более глубокий смысл, чем ты предполагаешь. Именно разногласия между королём Паланкаром и знатью его страны убедили Анурина — предшественника Враиля на посту предводителя Всадников, что необходимо и людям позволить становиться Всадниками с тем, чтобы подобные разногласия можно было предотвратить.

— Ну да, — хмыкнул Орик, — а это решение, в свою очередь, тоже вызвало немало споров.