Его связь с Сапфирой становилась все слабее, и к вечеру он уже почти не ощущал её присутствия. И сразу Дю Вельденварден показался ему куда более враждебным, чем прежде; сам же он чувствовал себя ужасно одиноким и никому не нужным.

Сгущались сумерки, и внезапно перед ними вспыхнула целая россыпь белых огней, точно развешанных среди деревьев на различной высоте. Таинственные огни сияли, как полная луна, и казались совершенно волшебными.

— Это Силтрим, — сказал Лифаэн.

С тихим плеском мимо них проплыла тёмная лодка; послышалось негромкое приветствие гребца: «Кветха Фрикаи».

Арья, поравнявшись с ними, сказала Эрагону:

— Сегодня заночуем здесь.

Они разбили лагерь на некотором расстоянии от берега, выбрав местечко посуше. Стаи кровожадных комаров заставили Арью навести защитные чары, так что поужинать удалось относительно спокойно.

После ужина все пятеро долго сидели у костра, глядя на золотистые языки пламени. Эрагон, закинув голову, прислонился затылком к дереву и смотрел, как падают звезды. Ему хотелось спать, глаза закрывались сами собой. И вдруг через лес до него долетел — видимо, из Силтрима — голос какой-то женщины, точнее, шёпот, будто лёгким пёрышком щекотавший уши. Он нахмурился и выпрямился, стараясь получше расслышать, что говорит или поёт эта женщина.

Точно дым над костром, который из лёгкого пёрышка превращается в мощный столб, голос неведомой женщины все креп, и вскоре весь лес вздохнул, разбуженный странной, дразнящей и прихотливой мелодией, звучавшей то быстрее, то медленнее, то тише, то громче, повинуясь желанию исполнителя. Затем к женскому голосу присоединились и другие голоса, украшая основную тему волшебными узорами сотни различных вариаций. Казалось, сам воздух дрожит и переливается в такт этой невероятной музыке.

И Эрагон в волшебных путах пения эльфов то испытывал неземной восторг, то трепетал от ужаса. Мелодия, туманя чувства и разум, влекла его куда-то в бархатные ночные глубины. Поддавшись соблазну, он вскочил, готовый уже броситься через лес на поиски источника этой дивной мелодии, готовый танцевать среди деревьев и мхов — делать что угодно, лишь бы присоединиться к эльфийскому хору. Однако он не успел сделать ни шагу, Арья схватила его за руку и резко повернула к себе.

— Очнись, Эрагон! — Он тщетно попытался вырвать руку, но она держала крепко. — Эйдр эйрейя онр!

И вдруг установилась полная тишина; Эрагону даже показалось, что он оглох. Перестав вырываться, он посмотрел вокруг, пытаясь понять, что же произошло. У костра Лифаэн и Нари бесшумно боролись с вырывающимся Ориком.

Губы Арьи беззвучно двигались: она явно что-то говорила, но он её не слышал, потом звуки вернулись, но той музыки он больше слышать не мог.

— Что?.. — спросил он удивлённо.

— Отстаньте от меня! — проворчал Орик, стряхивая с себя Лифаэна и Нари. Те, словно сдаваясь, подняли руки и отошли в сторонку.

— Просим прощения, Орикводхр, — сказал Лифаэн. Арья задумчиво смотрела в сторону Силтрима.

— Я неправильно подсчитала сроки, — сказала она. — Я как раз совсем не хотела оказаться поблизости от нашего города во время Дагшелгра, наших сатурналий, которые очень опасны для простых смертных. Песни, которые мы поем в эту ночь на древнейшем языке, словно сотканы из страсти и желания, их чарам трудно противостоять даже нам, эльфам.

Нари беспокойно завозился и недовольно сказал:

— Нам следовало бы тоже быть в роще!

— Следовало бы, — согласилась Арья. — Но мы обязаны выполнить свой долг, так что подождём здесь.

Эрагон придвинулся ближе к огню, ему, как никогда, хотелось, чтобы рядом оказалась Сапфира. Он был уверен: она бы непременно защитила его разум от воздействия этой колдовской музыки.

— А зачем устраивается ваш Дагшелгр? — спросил он.

Арья села с ним рядом, скрестив ноги.

— Чтобы сохранить здоровье и плодородие наших лесов. Каждую весну мы поем для деревьев, для злаков, для животных. Без нас леса Дю Вельденвардена уменьшились бы уже наполовину. — И, словно в подтверждение её слов, птицы, олени, рыжие и чёрные белки, полосатые барсуки, лисицы, кролики, волки, лягушки, жабы, черепахи и прочие лесные существа, покинув свои убежища, принялись, как сумасшедшие, сновать вокруг, оглашая лес невообразимой какофонией звуков. — Каждый ищет себе пару, — пояснила Арья. — По всему Дю Вельденвардену эльфы сейчас поют эту песнь. Чем больше участников, тем сильнее чары и тем сильнее станет в этом году лес.

Эрагон отдёрнул руку: целых три колючих ежа бодро перебрались прямо через него, уколов своими иголками. Весь лес звенел от голосов. «Я очутился в волшебной стране», — смутно подумал Эрагон и обхватил себя руками, точно в ознобе.

Орик обошёл костёр и заявил, стараясь перекричать весь этот шум:

— Клянусь своей бородой и боевым топором! Я не желаю, чтобы мной против моей воли управляла какая-то магия! Если это случится ещё раз, Арья, то клянусь каменным поясом Хельцвога: я немедленно возвращаюсь в Фартхен Дур, а на тебя обрушится гнев всего Дургримст Ингеитум.

— В мои намерения совсем не входило подвергать вас испытанию Дагшелгром, — сказала Арья, — и я прошу прощения за свою ошибку. Однако же, хоть я сейчас и защищаю вас от песенных чар, полностью избежать воздействия магии Дю Вельденвардена уже невозможно. Ею пропитано сейчас все вокруг.

— Ладно уж, только пусть хотя бы твои собственные чары не лишают меня разума! — проворчал Орик, качая головой и сжимая в руке боевой топор, ибо в окружавшей их темноте так и мелькали силуэты диких животных.