– Что, товарищ, душа в пятках, а? – весело спросили из-за спины. – Ну все, все, ушли. Отстали, сатрапы. Отдышись толком, теперь можно.

Олег обреченно повернул голову. Ему во все тридцать два зуба улыбался здоровый парень в кумачовой рубахе под кожаным жилетом, широких штанах, заправленных в начищенные сапоги, и кожаном же картузе. Физия у парня явно была из тех, от которых млеют все красные девицы, а возраст едва ли перевалил за двадцать даже с учетом местных особенностей взросления.

– Перетрухал, ага? – спросил парень. – Я тоже слегка спужался. Петька, дурак, из револьвера стрельнул, и кто просил, спрашивается? Не, дурак он, дурак, ему лишь бы пострелять. Оторвут голову когда-нибудь. Ну, зато сатрапа он подстрелил, ужо будут знать!

Он залез за пазуху, извлек клочок бумаги, кисет и начал ловко сворачивать самокрутку, снисходительно посматривая на пытающего восстановить дыхание Олега.

Сам парень, казалось, почти даже и не запыхался.

– Ты-то, я гляжу, прилично одетый, ага? – добродушно спросил он. – Скажи, дядя, тебя-то чего на митинг занесло? Ты из сочувствующих, аль просто любопытство заело?

– Любопытство, – вяло кивнул Олег. Жжение в груди ослабело, и говорить было уже не так больно. – Послушать хотел, о чем говорят, да вот, понимаешь…

– Ага, еле ноги унес, – сочувственно кивнул парень, поджигая самокрутку и выпуская длинную струю вонючего дыма. – Бывает. Только ты, дядя, не туда слушать ходишь. На митинге мы против сатрапов выступаем, а они нас за то лупят. Сволочи, – он сплюнул на землю, – мы их словами, а они нас ружьями да нагайками!

Олегу совсем не казалось, что стрельба из "бульдога" проходит по классу словесной борьбы, но свое мнение он благоразумно оставил при себе.

– Ну ничего, – парень картинно выпустил еще одну дымную струю, – недолго царским прихвостням осталось. Народ сбросит ярмо, и тогда все эти казачки попляшут под нашу музыку. Ты, дядя, как, знаешь что о народе? Раз митингами интересуешься, значит, в правильном направлении мыслишь, ага?

Олег кивнул. Похоже, его местная удача в очередной раз столкнула его с кем-то, мягко говоря, находящимся не в ладах с законом на революционной почве.

Интересно, и что он мне предложит?

– Правильно! – одобрил его кивок парень. – Правильно мыслишь, товарищ. Однако же тебе просвещаться надо, а не просто по улицам от казачья бегать. Хочешь, приходи к нам, послушаешь умных людей. Я-то что, я красиво говорить не обучен, а вот есть у нас люди, так их слова до самого сердца пробирают. Что, хочешь послушать, ага?

– Ну… не знаю… – Олег замялся. С одной стороны, это как раз то, чего он хотел: понять ту, мятежную, сторону. С другой – наверняка Зубатов заставит его стучать и на этих ребят, делать из них "секретных сотрудников". А хочет ли он этого?

– Вот и молодец, дядя, – широко ухмыльнулся парень. – Несознательный ты еще, ну да это дело поправимое. Значица, завтра вечером, часам к пяти, приходи в Колокольников переулок, дом три, это неподалеку от Рождественского монастыря по Трубной улице. Скажешь, Васька Еркин звал. А пока бывай, мне в лавку пора возвращаться, а то хозяин убьет.

Парень выпустил еще одну струю дыма и вразвалочку пошел по переулку. Только сейчас Олег понял, что не имеет ни малейшего понятия, куда его занесло и что за глухие заборы его окружают. Он открыл было рот, чтобы окликнуть словоохотливого парня, но передумал. В конце концов, не маленький, не заблудится.

Колокольников переулок, дом три… Да уж, ну и дела. Идти? Или не идти? Он повернулся и побрел в ту сторону, откуда прибежал. Определенно, тот, кто его засунул в этот мир, обладает весьма странным чувством юмора. Или это у него самого с головой не все в порядке? Еще и Крупецкий на его счет пройдется. Чего, спрашивается, он вообще бежал? Прижался бы себе к стеночке, авось и не тронули бы…

Крупецкий, однако, злоехидничать не стал. Услышав о происшедшем, филер пришел в ярость. На мгновение Олегу почудилось, что тот сейчас ударит его. Однако поляк сумел сдержаться. Несмотря на багровую физиономию, его голос звучал почти ровно:

– Если пану Кислицыну угодно добиваться, чтобы меня выбросили на улицу, словно никчемную собаку, пусть пан так и скажет! По крайней мере, я смогу заранее подыскать себе другую работу. Дворником, например, в приличном доме – больше меня после такого позора никуда не возьмут.

– Я не хотел… – попытался было возмутиться Олег, но Крупецкий оборвал его:

– Когда ребенок разбивает вазу, он тоже говорит, что не хотел. Пан Кислицын, попытайтесь поставить себя на мое место. Меня приставили к вам в непонятно каком качестве – то ли стражника, то ли экскурсовода. Начальство в категорической форме приказало мне ни на шаг от вас не отходить. В то же время я то и дело теряю вас из виду. То вы сидите в комнате наверху, и мне остается лишь догадываться, там ли вы еще и не сбежали ли через окно, то ускользаете от меня неожиданным манером. А я за это получаю от начальства выволочку. Мне это надоело. Я сейчас же иду к пану Зубатову и прошу его освободить меня от обязанности вас сопровождать. Видит бог, отделение отчаянно нуждается в филерах, и я нанимался сюда совсем не за тем, чтобы разыгрывать из себя няньку.