— Вот уже и хоронят Клюя, — сказала княжна, — а преступник по-прежнему гуляет на свободе.

Свет поперхнулся и закашлялся. Прикрыв лицо салфеткой, выскочил из трапезной. Еще не хватало, чтобы эта ядовитая стервочка видела, как он мучается!..

Когда, наконец, справившись с кашлем, он вернулся, княжна возмущенно говорила:

— …ест нашу пищу, пьет наши лучшие вина, спит на нашей постели. — Она повернула голову в сторону вошедшего Света и смерила его ненавидящим взглядом. — Я имею в виду вас, сударь волшебник. Вас и вашего напарника. По-моему, вы не заработали сегодняшнего ужина.

Буривой Смирный сидел на своем месте с багровым лицом и смотрел в черное окно.

— Краса моя! — сказала княгиня. — Если вы не угомонитесь, на похороны завтра не поедете. Я вам обещаю!

Теперь Снежана смерила взглядом мать. И, похоже, убедилась, что та не шутит.

— Хорошо. — Она отложила вилку и встала из-за стола. — Я не только угомонюсь, я даже покину ваше изысканное общество. И не просто покину, а с превеликим удовольствием!

Она неторопко двинулась к выходу, надменно вздернув подбородок и намеренно громко шурша кринолином. Стоящий на пороге Свет был для нее пустым местом и потому поспешил убраться с дороги. Однако, проходя мимо, она вновь смерила его взглядом, на сей раз презрительным и насмешливым, и от взгляда этого сердце Света неожиданно сделало перебой. Он даже замотал головой. Но играть так играть…

— Попутного ветра в паруса, сударыня!.. — сказал он негромко.

Ответом сударыня его выходку не удостоила.

А потом снова начались хозяйкины извинения. Сыскник Смирный по-прежнему молча смотрел в окно (наверное, пока напарник сражался со своим кашлем, основная доза Снежаниного яда досталась брату Буривою), и потому активно принимать сии извинения пришлось чародею Смороде. Равно как и успокаивать княгиню.

Наконец извинения были приняты, а княгиня — вроде бы успокоена. Ужин опосля столь острых приключений продолжался в молчании и завершился достаточно быстро. Настроения, понятное дело, он ни Свету, ни Буривою не улучшил.

Когда волшебники поднимались в комнату Буривоя, тот сокрушенно пробормотал:

— Ну и девица, брате!..

— Та еще змеюка! — не скрывая раздражения, заметил Свет. — Яду в ней на семерых хватит!

— Да, неукротимая бестия! — В голосе Буривоя тоже явно прозвучало раздражение. — Чем будем заниматься завтра утром?

Будь я дома, сказал себе Свет, кое-чем я бы занялся прямо сейчас. Позвал бы Забаву… Впрочем, Забаву-то и звать бы не пришлось! Сама бы прибежала…

— Заутра пораньше, часов в семь, обязательно поедем в фехтовальное поприще, — сказал он. — Не ведаю, как вам, брате, а мне самое время браться за шпагу.

Буривой скрылся за дверью.

Свет наложил на нее охранное заклятье и, поразмыслив немного, отправился на поиски князя Сувора — надо было попросить карету для утренней поездки. Договорившись с молодым человеком, он двинулся к себе. И опять обнаружил на фоне зашторенного окна краски Перуна и Додолы. По-видимому, окно возле гостевой чародея Смороды казалось Радомире и ее любодею наиболее безопасным местом для свиданий. Самое странное, что оного чародея это по-прежнему совершенно не возмущало…

Свет сидел за столом в своем кабинете и раздумывал над чистым листом бумаги.

Накануне он к столу и близко не подходил (то есть подходил, вестимо, но совсем с другими целями) — душа все еще пела от осознания сохранившейся Силы. Ныне же настроение было хоть вешайся. И не только из-за оборотной стороны Таланта.

В четверницу, сразу опосля аудиенции у Кудесника, он отправился к министру безопасности. Путята Утренник был откровенно доволен нынешним поворотом в судьбе чародея Смороды, улыбался и время от времени удовлетворенно потирал руки. Улыбки его были понятны и ежу — буде посейчас заполучить оного чародея для сыскных работ можно было, лишь обратившись непосредственно к Кудеснику Остромиру (а Остромиру, знамо дело, требовалось доказать, что конкретный сыск не пойдет далее без помощи Смороды), то теперь Свет попадал к Утреннику в прямое подчинение. Со всеми вытекающими из этого события последствиями… Честно говоря, Свет полагал, что опосля разговора с министром, опосля знакомства с предложенной работой он будет назначен на место сгинувшего Буни Лаптя. Будучи опекуном министерства безопасности, он мог бы продолжать труды и в родном Институте теории волшебства — хотя и не столь активно, сколь прежде. Однако Утренник тут же поставил его в пару к сыскнику-волшебнику Буривою Смирному и под завязку загрузил созданную структурную единицу текущими делами.

А ныне утром, едва Свет завершил свои фехтовальные единоборства с Гостомыслом Хакенбергом, курьер вручил ему срочный пакет из канцелярии Кудесника.

Официальная бумага, подписанная самим Остромиром, доводила до сведения чародея Смороды, что с этого дня и впредь, «в целях обеспечения надлежащей безопасности Великого княжества Словенского», он освобождается ото всех задач, кои решал в Институте теории волшебства. Преемнику дела надлежит сдать ныне же, крайний срок — первица послепаломной седмицы. Опосля чего с надлежащим тщанием поучиться качественной работе у Буривоя Смирного. Последних слов на бумаге, знамо дело, не было, но между строк они читались отчетливо.

Преемником оказался патлатый Тур Розвальня, товарищ принципала кафедры теоретической левитации, и дела ему Свет сдал за полдня. Можно было, конечно, и не торопиться, но жгучая обида на Кудесника, вопреки Светову желанию, перебросилась и на Розвальню. А потому видеть лишний раз эту подчеркнуто-виноватую — тот еще лицедей! — физиономию не было ни малейшего желания. Обойдется, друг любезный! И разберется в обстановке самостоятельно — не маленький! А не разберется, так нечего было согласие на переход давать!.. Впрочем, расстались они по-доброму. В конце концов, Тур Розвальня-то в чем виноват?!