Шрифт:
В зеркале было видно, как удивился учитель.
— Ты ошибаешься, мой мальчик. Это не тюрьма. Клянусь Тором, все гораздо сложнее! — Учитель помолчал, над чем-то размышляя. — Я не могу рассказать тебе сейчас всей правды, мой мальчик, но судьба дала тебе множество врагов, и приходится от них прятаться. Здесь они тебя не найдут.
— А почему у меня множество врагов, учитель? Я — славный викинг?..
Андерс вновь задумался:
— Видишь ли, мой мальчик… — И махнул рукой: — Ладно, расскажу тебе все! Дело в том, что ты не варяг.
— А кто же я? — Потрясенный Лейф даже не заметил, что позволил себе перебить учителя.
— Ты — словен. Твой отец был не во всем согласен с правителем Новгорода. В результате отца убили сами же словене. Но тебя удалось спасти. Об этом долго рассказывать, и не все ты поймешь, а многое окажется и вовсе слишком для тебя тяжелым. Во всяком случае, именно поэтому ты почти все забыл о своем детстве — слишком страшные события произошли вокруг твоей семьи. Когда ты станешь постарше, все узнаешь. А пока достаточно и того, что я рассказал. — Андерс кивнул Лейфу. — Но бояться нечего. Сюда твои враги не проникнут. Когда же вырастешь и сумеешь защитить себя, сам решишь, прятаться дальше или нет. Но чтобы защитить себя, надо учиться магии. Словенские волшебники — сильные альфары, их так просто не одолеешь…
После этого разговора жизнь Лейфа коренным образом изменилась.
Нет, внешне все протекало так же, как вчера или месяц назад — принятие пищи, чтение и занятия с атрибутами. Но отныне Лейф Солхейм уже не был Лейфом. Как не был он и львиным детенышем в зоосаде. Нет, конечно, его родители — не лев и львица. Но и не люди. Теперь его отцом стал сам великий Один, покровитель военных дружин и альфаров, а матерью — великанша Грид. Теперь Лейф был Видаром, молчаливым богом, будущим мстителем. И пусть с ним все произошло не так, как в любимой книжке. Но придет время, когда он отомстит проклятому волку Фенриру за смерть отца. А потом пусть наступает конец света! Все равно Лив и Ливтрасир выживут в роще Ходдмимир…
Но чтобы справиться с волком Фенриром, надо еще очень многому научиться.
И Лейф учился — с утра до вечера. А вечером погружался в знакомые притягательные миры, из которых его вырывал только сон. Но и во сне все возвращалось на свою колею…
18. Ныне: век 76, лето 3, вересень
Проснулся Свет со странной легкостью в душе.
Забавы рядом не было, но это не могло испортить настроения. Умная девица даже опосля подобной ночи справно помнила о репутациях — своей и хозяина — и под утро, как всегда, перебралась в собственную кровать — на спускающегося по лестнице отвращающее заклятье не действовало.
За окном уже вовсю чирикали воробьи, чирикали не по-осеннему — громко и радостно. А в остальном подлунная пребывала в благостной тишине.
И ключградская командировка казалась ныне чем-то далеким, чужим и не заслуживающим ни малейшего внимания. Ночные же события, наоборот, были близкими и важными. О них хотелось вспоминать — снова и снова, еще и еще. Как в давние уже времена — об испытании Додолой…
Чудное было ощущение, совершенно не свойственное чародею, и в нем немедленно следовало разобраться. Ведь ни фехтовальные схватки, ни былые ночи с Забавой такой легкости ввек не приносили. Да, уходили раздражение и злоба; да, тяжесть покидала сердце… Но избавление от тяжести — еще не обретение легкости. Во всяком случае, такой легкости…
Торопиться было некуда. И волшебные силы с утра экономить — не для чего. Поэтому Свет сотворил С-заклинание и углубился внутрь себя.
Там все оставалось прежним.
Вот полумертвая обида на Кудесника… Надо же, год прошел, а все еще жива!
Вот страх перед неведомым супротивником… Совсем слабенький и неопасный — с ним мы справимся без проблем!
Вот острое, режущее чувство стыда перед умершей мамой… С ним мы справляться не будем, его должно нести всю оставшуюся жизнь. Это та тяжесть, избавиться от которой — значит потерять самого себя…
А вот холодное равнодушие к Забаве и всем остальным женщинам подлунной. Окромя Веры-Кристы…
Стойте-ка, а где оно, равнодушие-то? К Забаве-то — вот, никуда не делось. Только не холодное, а бархатисто-теплое на ощупь, сладковатое на вкус… Такое же, что жило к Вере-Кристе… Но совсем иное! А вот рядом — что такое? Горячее… Большое… Ослепляющее… Не было тут доднесь ничего!
О боги, а с Темным сектором-то что произошло? Он словно бы вырос и еще больше потемнел!..
Свет ткнулся в непроницаемую поверхность, и она отозвалась, затрепетала, обожгла его горячим дыханием…
А потом Темный сектор запульсировал и раздулся, поглотив внутри себя и обиду, и страх, и стыд. И то самое — бархатисто-теплое на ощупь, сладковатое на вкус… И горячее, большое, ослепляющее…
За пределами сектора остались лишь желание облегчиться, пробуждающийся голод да прочая ерунда.
Свет опешил.
Волшебная теория ментальностей не предусматривала для Темного сектора подобного поведения. Сектор появлялся у каждого волшебника в момент инициации Таланта и всю жизнь оставался неизменным. Ведь смерти незачем меняться…