–  Но это же где-то там. Только какая же я Вика, я Лора.

Я долго в нее вглядывался. Как же это не Вика? Может, Юля переоделась? Тоже полная схожесть.

–  Вы, что, почкованием размножаетесь?

–  Это я объясню, - мягко вмешался Николай Иванович.
– Было три близняшки. Для вывода, далеко не нового, о том, что на человека более влияет среда, нежели наследственность, мы поместили малышек в разные обстоятельства. Первая, ваша знакомица Юля, выросла грубоватой, курящей, пьющей, пожалуй, она подсядет и на наркоту, а Вика простенькая, но идеальная - как нетребовательная жена. Лора, она пред вами, - это тип японской гейши, образованна, умна, холодна. Но, думаю, что все внушаемы, все настраиваемы на определенную волну. Понимаете, да?

–  Не совсем.

–  А как иначе, - объяснила Лора.
– Еще Гоголь сказал: баба, что мешок, что положат, то и несет.

–  Умница, - похвалил ее Николай Иванович.

–  Да и сестрички мои тоже далеко не дуры, - заметила Лора и спросила меня: - А халат какого цвета вам подать?

–  Арестантский.
– Это я так пошутил.

–  И все-таки, пора к старцу!
– даже как бы и скомандовал Николай Иванович.
– Лора, проводите. До скорой встречи.

–  Прошу!
– Лора повела лебединой рукой и пошла по коридору. Я поинтересовался:

–  А вы тоже глушите порывы женских инстинктов голосом разума, как и Юля?

–  А-а. Ну, это у нас семейное. То есть и глушить не надо, никаких порывов, всё искусственно убито.

–  Как?

–  Коротко объясняю. Давайте возьму под руку. Кто наши родители, мы не знаем. Мы - жертвы науки. То ли мы из пробирки, то ли клонированы. Нас поместили в различную среду, но одно опыление было одинаковым, этот ящик сильно голубой, телевизор этот, он был обязательной процедурой. Он и вытравил в нас всё женское. После него ничего не интересно. Читали - в Англии придурки с телевизором венчаются? Телевизор - это домашний вампир. Все чувства высосал. Еще и интернет. А этот вообще умосос. Юлька с ее гулянками всё-таки меньше опылялась: загуляешь, так не до экрана, вот объяснение запоев - лучше травиться водкой, чем дурманом эфира. Так что Юлька немножко сохранилась, да и то. Неинтересно нам ничего в этом мире, ничего не чувствуем. Хоть и Юлька с её Иванушками, хоть и Вика с людьми обслуги и их начальством, да хотя бы и меня взять. А уж как пристают.
– Лора брезгливо потрясла белой кистью.
– Да сбрендили они все со своими трэндами и брэндами. Оторвутся от компьютера на время, кого-то потискают для разрядки, вот и вся любовь. Они-то как мужчины тоже убитые уже. В смысле души и чувства. Вроде всё у них работает, но ведь и робот манипулирует. С трупами, что ли, спать? Они, конечно, думают, что живые. Так что они для нас никто и мы для них ничто. Машины. Даже хуже: джип же не лезет на хонду. Постоим?
– Пролетела минута молчания. Лора взмахнула ресницами: - Если к вам такое почтение, то позвольте спросить, кого вы представляете?

–  Только себя.

–  Ой уж, ой уж. Тут никого от себя. Тут такая лоббёжка идет! Видимо, остановка была предусмотрена: на стене высветилась огромная

карта мира, глядящая сквозь тюремную сетку параллелей и меридианов. Везде были на ней какие-то знаки: треугольники, кружочки, квадраты. Особенно испятнана была Россия. Желтый, зеленый, коричневый и черный цвета значков портили ее просторы.

–  В Греции были?
– спросила Лора.

–  Да. Да я парень шустрый, везде был. Но никуда уже не хочется. А что вам Греция?

–  Предстоит. А с другой стороны, на Святую Гору Афон не сунешься. Женщинам там - но пасаран!

–  Но пасаран. Да ведь и правильно, а?

–  Как сказать. Хотя, думаю, такое вот рассуждение - была же у нас бабья целая страна - Амазония. Была. И что мы доказали? А ничего. А Афон обходится без нас. А почему вымерли амазонки? Очень уж воевать любили. А мужчины молятся, вот и живут в веках. Хорошо на Афоне? А чем?

–  Там же никто за полторы тысячи лет не рождался, все приходят умирать.

–  Страшно.
– Лора поежилась.

–  Нет, там всё иначе. Там молчание и молитва. Я вначале, в первые приезды, побаивался ходить в костницы, где черепа лежат на полках, сотни и сотни, тысячи, потом стало так хорошо среди них. Греки, к сожалению, нас теснят, но это власти, а монахи очень дружны. Вообще, Афон, как и Святая Земля, совсем русский. Идешь один по тропе, даже и не думаешь, что заблудишься, и вдруг так хорошо станет, упадешь на колени, а в душе все наши святые. Это я вам всё очень приблизительно. А здесь есть церковь?

–  Не знаю. Вообще, макет есть. Меня приучают. Где алтарь, где солея, где паперть.
– Лора поинтересовалась: - А на Афоне, на самом верху, есть какая-то главная церковь, да?

–  Она везде главная. В любой сельской церкви чудо свершается. Пре-ложение хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы.

Мы помолчали.

–  Николай Иванович доволен опытом, произведённым над сестричками-близняшками?

–  Нам об этом думать не полагается. Ну доволен, ну недоволен, нам-то что с того? Кто папа, кто мама, знать не велено. Во всех таланты нашли, я вот стихи пишу на заданные темы. Процитировать?

–  Будьте любезны.

–  Утро - время надежд, вечер - время утрат, ночь - обман ожиданий. Потом новый вариант после отрезка жизни: Утро - время потерь, вечер - бремя надежд, ночь - провал в ожиданье. Понравилось?

–  Надо осмыслить. Вообще извините, пишущие женщины для меня - не женщины. Ум не женский.

–  Ладно, перестану писать. Вообще, - Лора двинулась дальше, - сестрички мои по уму иногда буксуют, но устроятся куда лучше меня, умной такой. Я разумом пытаюсь осмыслить, а они махнут рукой на проблему и живут дальше. Я думала, мы - цыганки, уж очень мы безразличны ко всем. Кармен двух мужиков в могилу сунула, и хоть бы что - пример для подражания, героиня Бизе-Щедрина. Потом анализирую, нет, мы далеко не цыганки. Те всё-таки плодятся, и впрочем, активно, заметьте вокзалы с весны до осени, а мы - никакого интереса к плодоношению. Может, мы не близняшки, а все-таки клоняшки, клоны. Или действительно из пробирки.