— Я напишу, до свидания! — крикнула она. Ей открыли дверь, и она вышла.

Вадим вернулся в зону. Он чувствовал себя точно так, как будто долго пролежал в больнице с тяжёлой болезнью и теперь выписался и впервые, ослабевший и жаждущий жизни, вышел на улицу. В его глазах все предметы приобрели какие-то необычные особенно яркие контрастные очертания. Он шёл в свой барак бледный и сосредоточенный.

При входе в барак он остановился, услышав шум в воздухе. Над лагерем летела стайка голубей.

Войдя в секцию, он положил авоську на стол. Подошёл стриженный щетинистый старичок, который дневалил.

— Что, передачу принесли? — сказал он. — Ты смотри, сколько много. Что, одни апельсины?

— Ешьте, ребята, берите, — сказал Вадим.

К столу подошли ещё двое, лежавшие до этого на постелях от нечего делать. Один из них взял крупный апельсин и быстро очистил его.

— Вкусно, — сказал он, заталкивая в рот оранжевые дольки одну за другой. — А гляди-ка, шоколад. Дай немного.

— Берите, — сказал Вадим.

— А вот ещё плитка!

— Берите, ешьте, угощайтесь, — сказал Вадим и отошёл к своей постели.

Старичок и ещё двое стали пробовать шоколад. Вдруг один толкнул локтем другого в бок.

— Гляди-ка, — шепнул он, показывая глазами на Вадима.

Вадим лежал ничком на постели и, обхватив правой рукой подушку, левой неистово царапал себе грудь. Старичок подошёл к нему.

— Что, дома несчастье?

Вадим, не поднимая головы, ответил:

— Не, ничего.

Подошли ещё несколько человек и столпились вокруг него.

— Чего пришли? — полушёпотом сказал дневальный. — Дело понятное, стосковался.

— Нервы сдали, — произнёс кто-то.

— Идите, идите отсюда, — сказал старичок. — Пусть отдохнёт…

Все стали расходиться. Дневальный собрал гостинцы и положил в тумбочку Вадиму.

— Ты не крепись, а поплачь, — сказал дневальный тихонько. — Легче будет. Я ведь, грешным делом, когда из-за жены, царствие ей небесное, сюда попал, плакал (он сделал паузу). По глупости, по ревности убил бабу. Жалко. Эх-ма! Ну, Христос с тобой, — прибавил он и удалился.

Вадим поднялся, разулся и снова лёг в постель.

Через неделю он получил письмо от Инны и в тот же день его впервые увидели весёлым и общительным. То, что было в присутствии товарищей по секции и эта перемена в поведении привлекли внимание заключённых. Он чувствовал иногда на, себе их пристальные молчаливые взгляды, и если оборачивался, то замечал, как они поспешно прятали глаза, отворачивались от него и продолжали заниматься своим делом.

Как-то он шёл поправить фуганок в столярную мастерскую и мимоходом помог одному интеллигентного вида плотнику повернуть тяжёлое лиственничное бревно на лежаках для кантовки. Мужчина этот трудился в поте лица, ворочал стяг. Рядом на брёвнах сидели несколько человек, курили и отдыхали и как будто не замечали его адских усилий. Когда бревно было установлено, мужчина поблагодарил.

— Не за что, — ответил Вадим и улыбнулся.

И тот улыбнулся, вытирая рукавом пот с лица. Вадим, полный желания помогать всем, отошёл немного и услышал голоса:

— Кто такой?

— Это тот самый, который гопнулся, когда к нему девка приехала.

— Вишь ты! А меня и мать родная забыла. Вечером к Вадиму подошёл плотник, которому он помог повернуть бревно.

— Давай знакомиться, — сказал плотник, подавая руку Вадиму. — Меня зовут Евгений.

Вадим назвал себя. Пригласил сесть на койку.

— Как идёт адаптация? — спросил Евгений.

— Привыкаю помаленьку, — ответил Вадим.

— Я слышал, криминал у вас выеденного яйца не стоит.

— Дорожно-транспортное происшествие.

— А почему строгий режим? Ведь вам должны были дать общий или хотя бы усиленный.

— Отягчающие обстоятельства, — вздохнул Вадим. — Пьяный был за рулём. Уехал с места аварии. Скрывался.

— Всё-таки по такой пустяковой статье строгий режим — это чересчур.

— Общественное мнение было не в мою пользу. Областная газета дала по моему делу разгромный фельетон.

— Понятно, — качнул головой Евгений. — Дали строгача, чтобы заткнуть крикунам глотки.

— Пожалуй именно так и есть. — Вадим помолчал и добавил с нескрываемой иронией: — У нас ведь сейчас общественное мнение благодаря широкой гласности стало решающим фактором.

— А меня как врага советской власти сюда.

— Тяжёлая статья?

— Тяжелее некуда. Девяносто третья.

— А что это?

— Хищение социалистической собственности. — Евгений достал из кармана пачку дешёвых сигарет. — Идёмте в коридор, покурим. Ах, вы не курите. Вам легче. Здесь с куревом прямо беда. — Расхититель социалистической собственности помял пальцами сигарету. — Я работал председателем сельпо. Бес попутал на дефицитных товарах. Вместе с кладовщиком и бухгалтером сплавляли их налево по спекулятивным ценам. Началась эта всеобщая заваруха в системе торговли, и… — Евгений махнул рукой. — Жена подала на развод. Мне ведь от звонка до звонка — десять лет тянуть лямку. Всякие амнистии, помилования — не для меня. Вот она скорёхонько и нашла себе другого. Ездила нынче в Трускавец лечить почки и познакомилась с каким-то одесситом, полковником в отставке. Квартира, машина, дача на берегу моря… В общем устроилась. А как ваша жена?