— А ты посмотри, Машенька, пожалуйста! Ну что тебе стоит?

— Вот еще сваха нашлась! Как тебе в голову такое могло прийти, а, малявка? Что за мысли такие?

От возмущения Маша и спать-то расхотела. Это надо такое придумать! Она вспомнила жесткий взгляд Зверева там, под липами, и поежилась. Слышал бы он, что задумала его дочь! Поженить их! Ах ты, Боже мой… И как, интересно, с ней разговаривать на такую тему?!

— Ты только подумай, как было бы хорошо! — вдохновенно продолжала Алька. — Мы бы жили все втроем: ты, я и папа. А когда папа уплывал бы в море, мы с тобой с берега долго махали ему вслед. А когда…

— Перестань, — мягко оборвала ее девушка. — Не все желания сбываются, Профессор. Мне жаль тебя огорчать, но ты уже большая и должна понимать — чтобы жениться, нужна любовь. А если ее нет, то и взять ее негде.

— А откуда она появляется, любовь?

— Не знаю.

— Ну, так, может, она появится, давай подождем немножечко.

— Нет. Я не люблю иллюзий и не хочу тебя обманывать. Мы с твоим папой слишком… разные… Как бы тебе это растолковать? У нас ничего не получится.

— А разве тетя Инна и дядя Никита — похожие?

— Да, конечно, они тоже разные. Но…

— Ты говорила, что любишь меня! Что исполнишь мое желание!

Голос Альки дрожал.

Маша села на кровати и бессильно свесила руки. Только слез не хватало!

— Твои желания… слишком неординарные, — попробовала пошутить Маша.

— Раз ты любишь меня, почему не любишь моего папу? Даже не хочешь попробовать полюбить?! Вот уеду и никогда, никогда не приеду к тебе.

Алька разревелась, уткнувшись лицом в подушку, и продолжала причитать сквозь слезы:

— Ты говорила, что не бросишь меня, что мы никогда не расстанемся, а теперь? Выйдешь замуж, у тебя будут дети, а меня забудешь!

Маша выбралась из-под одеяла и подошла к рыдающей Альке. Села на краешек кровати, положила руку на острую, выпирающую лопатку.

— Алька, ты не права. Ну, послушай меня. Ну, нельзя так. Я действительно всегда буду любить тебя и, уж конечно, не забуду. Но есть вещи, которые нам не подвластны. Это человеческие чувства. Одного человека любишь, другого нет. Это не от нас зависит. Да и твой папа, уверяю тебя, не захочет жениться на мне.

— Захочет! — промычала из подушки Алька. — Мой папа все для меня сделает. А ты…

— Опять двадцать пять! Ну, допустим, он женится на мне, уступив твоему натиску. А потом встретит женщину, которую по-настоящему полюбит. Что тогда?

Алька не нашлась что ответить, поэтому только обиженно сопела в ответ.

— Вот то-то же. И давай не будем ссориться. Даже когда вы с папой уедете, ты будешь писать мне письма. Хорошо?

В ответ молчание.

— А в письмах — свои стихи. Договорились?

Молчание со стороны подушки Маша приняла за положительный ответ. Она еще некоторое время посидела с девочкой, потом взяла расческу и спустилась в сад.

Наревевшись, Алька быстро уснет. А вот Маше теперь бессонная ночь обеспечена. Хотя ходьба по вечерней росе босиком очень успокаивает, снимает напряжение. Попробовать, что ли?

Маша скинула шлепанцы и шагнула в траву. Где-то совсем близко протопал ежик, стуча коготками по дорожке. Теперь уже Машу не мучил вопрос, как могла Инночка Зотова променять Москву на эту глухомань.

Их девятиэтажная общага в Балашихе не знала и знать не могла того чистейшего воздуха, который царил в Лесном. По ночам здесь справляло именины блаженство запахов лета: аромат зеленых яблок и земляники был густо приправлен запахом хвои. Легкая нота дыма и свежескошенной травы украшала мелодию сада. И все же сладко-пряной доминантой в этой мелодии звучали пионы. Как одуряюще пахнут пионы звонкой июньской ночью! Как жаль, что время их цветения так быстротечно. Ни один садовый цветок не в силах соперничать с ними в красоте аромата. Инна посадила их вдоль дорожки, у самой мансарды, и теперь они щедро расточали вокруг свое шикарное благоухание.

Маша, осторожно ступая, прошла босиком по траве в глубь сада, под яблони, и принялась расчесывать волосы. Расчесывать такие длинные волосы после бани — удовольствие не самое большое. Впрочем, это дело привычки. Делишь кучу волос на одинаковые пряди — и вперед.

Из-под елки, как из шалаша, вылезла Шейла и, поскуливая, легла у Машиных ног. Лизнула голую пятку. Маша тихонько засмеялась.

— Повезло тебе, Шейла, с прической, а то бы мучилась, как я.

Шейла, услышав свое имя, подняла голову и что-то проворчала.