Я признаюсь, что читая въ первый разъ чувствительно была тронута тмъ письмомъ, которое ты получила отъ своей матери съ обращиками. Въ самомъ дл, ето весьма странный опытъ со стороны матери, ибо она никогда не имла намренія тебя оскорблять; и я сожалю, что столь добрая женьщина могла согласиться на такую хитрость, какой исполнено сіе письмо. Не меньше также ея видно въ нкоторыхъ разговорахъ, которыхъ содержаніе ты мн изъяснила. Не видишь ли въ семъ принужденномъ поступк, чего жестокіе умы не могутъ получить отъ кроткаго нрава своими повелительными прозьбами и худыми совтами.

Ты мн часто выговаривала, и я еще того надюсь, за мои вольныя мысли о нкоторыхъ твоихъ родственникахъ. Но слова твои, любезный другъ, не попрепятствуютъ мн сказать теб, что глупая гордость не достойна ничего, кром презрнія. Правило сіе справедливо; и если его къ нимъ приспособить, то я не нахожу никакой причины къ изключенію ихъ изъ онаго. Я ихъ презираю всхъ, выключая только твою мать, которую хочу пощадить въ твою пользу. Въ настоящихъ обстоятельствахъ можетъ быть есть причина къ оправданію ея. Жертвуя безпрестанно столь долгое время собственною своею волею, она удобно можетъ подумать, что не столь должно быть тягостно для ея дочери жертвовать своею свободою. Но когда я разсуждаю, кто первые виновники твоихъ злощастій, то прихожу въ чрезвычайную ярость… И думаю, что еслибы поступали со мною такъ какъ съ тобою, то давно бы я была госпожею Ловеласъ; однако помни, любезный другъ, что сей же самый поступокъ, которому бы не удивлялась въ столь дерзкомъ твореніи, какъ я, былъ бы не извинителенъ въ такомъ нрав, какъ твой.

Поколику твою мать однажды склонили противъ собственнаго ея мннія; то я не удивляюсь боле, что тетка твоя Гервей приняла туже самую сторону. Извстно, что сіи дв сестры никогда не были различныхъ между собою мыслей. Но я не преминула вникнуть въ свойство обязательствъ данныхъ Г. Гервеемъ, по причин разстройки въ его длахъ, которая но много сдлала чести его поступку. Бездлица, другъ мой; я говорю только о знатной части его имнія, которая уступлена за половину цны твоему брату, безъ чего бы она была продана его заимодавцами. Правда милость сія между родственниками весьма невелика, потому что братъ твой не пренебрегъ только его безопасности. Но вся фамилія Гервея не престаетъ теперь быть въ зависимости отъ самаго великодушнйшаго благотворителя, который получилъ отъ того право, какъ сказывала мн сама двица Гервей, поступать съ своимъ дядею и теткою съ гораздо меньшею учтивостію. Я выхожу изъ терпнія. Должно ли его назвать твоимъ братомъ?… Но должно, любезный другъ, поелику онъ рожденъ отъ того же отца, какъ и ты. Сіе разсужденіе, думаю я, не иметъ ничего для тебя оскорбительнаго.

Я весьма сожалю, что ты къ нему писала симъ способомъ показала ты къ нему много уваженія, утвердила нсколько то мнніе, которое онъ иметъ о своей важности, и возбудила въ немъ большее желаніе къ оказанію надъ тобою своего неистовства: сей случай, онъ безъ сомннія не упуститъ изъ вида.

Къ стати было сему человку помириться съ Ловеласомъ, если онъ еще не былъ увренъ отъ него, что должно лучше, безъ вреда самому себ, вложить опять свою шпагу въ ножны, когда бы могъ по случаю ее обнажить. Сіи неистовые гордецы, которые устрашаютъ женьщинъ, ребятъ и слугъ, обыкновенно робки между мущинами. Естьли бы ему случилось со мною встртится или сказать мн лично нсколько оскорбительныхъ словъ на мой щетъ, и въ предосужденіе нашего пола; то я бы не опасалась предложить ему два или три вопроса, хотя бы онъ ухватился за свою шпагу, или сталъ меня вызывать на поединокъ.

Я повторяю, что необходимость заставляетъ меня открыть свои мысли и писать о томъ. Онъ не мой братъ. Можешь ли ты сказать, чтобъ онъ былъ твой? И такъ молчи, если ты справедлива, и не досадуй на меня. Для чего бы ты приняла сторону жестокаго брата противъ истинной пріятельницы? Братъ можетъ нарушить права дружества; но другъ всегда замнитъ брата. Примть сіе; сказалъ бы здсь твой дядя Антонинъ.

Я не могу унизить себя до того, чтобъ положить особливыя разсужденія о письмахъ тхъ подлыхъ тварей, которыхъ ты называешь своими дядьями. Однако люблю иногда забавляться сими странными нравами. Но довольно, чтобъ я ихъ знала и тебя любила. Я прощаю ихъ нелпостямъ.

Поколику я съ толикою вольностію изъяснилась о столь чувствительныхъ для тебя предмтамъ, то почитаю за долгъ присоединить нкоторое разсужденіе, которое послужитъ къ совершенному утвержденію моего права исправлять тебя. Оно будетъ относиться до поступка нкоторыхъ женьщинъ, довольно намъ извстныхъ, которыя позволяютъ гордости и запальчивости лишать себя своей свободы, вмсто того, чтобъ быть убжденными нжностію и снисхожденіемъ, которыя бы покрайней мр могли служить извиненіемъ для ихъ глупости. И такъ я говорю, что сія слабость нкоторыхъ честныхъ женьщинъ кажется показываетъ, что со многими особами нашего пола неистовая власть владычество больше успваетъ, нежели кротость и снисхожденіе въ изторженіи повиновенія. Въ самомъ дл, любезный другъ, я часто думала, что большая часть женьщинъ суть истинныя куклы въ рукахъ мужа, чрезмрно рзвыя, а иногда весьма злыя, когда онъ много угождаетъ ихъ своенравію; подлыя рабы, если они бываютъ содержимы съ строгостію. Должна ли изъ сего заключить, чтобы страхъ гораздо боле насъ побуждалъ обязывать, нежели любовь? Честь, справедливость, признательность да не попустятъ никогда, чтобъ можно было сдлать таковое нареканіе разумной женщин.

Если бы я могла сомнваться, чтобы слогъ и содержаніе сего письма не показали теб, какимъ дерзкимъ перомъ оно начертано, тобы я подписала на немъ свое имя, потому что сердце мое иметъ тутъ столько участія, что не позволитъ никогда мн отъ него отрещись. Но довольно того, что я безъ притворства начну скоро писать другое, а потомъ можетъ быть третіе, которыя вс въ сей вечеръ будутъ отправлены. А. Г.

Въ четвертокъ 23. Въ 10 часовъ утра.

Я ршилась отложить, или можетъ быть со всмъ оставить многія, которыя хотла предложить на другія мста твоихъ писемъ, дабы увдомить тебя, что Г. Гикманъ во время послдняго своего пребыванія въ Лондон, имлъ случай нсколько развдать о образ жизни Г. Ловеласа. Ему случилось быть въ Кокотьер {Славный кофейный домъ въ Лондон, куда собираются честные люди.} вмст съ двумя искренними его друзьями; одинъ, который называется Белтонъ, другой Мовбрай. Оба они весьма вольны въ своихъ рчахъ, и отважны. Однако хозяинъ того дома оказывалъ къ нимъ великое уваженіе, и говорилъ Гикману, который разпрашивалъ о ихъ свойств, что ето два честные человка.