Шрифт:
Откроветь, по Далю, — «отбухнуть, отмокнуть, оттаять». Пастернаковское откровение по-достоевски с надрывом:
Мерзлый нарыв мостовых расковырян.Двор, ты заметил? Вчера он набряк,Вскрылся сегодня…(I, 61)Рифма — не только эхо и отражение, но и риф, заслон, барьер, который необходимо преодолеть. Неспроста большинство анаграмм и метатез слова «барьер» во «Дворе» попадают именно в позицию рифмы. Лирический простор открывается преодолевшим этот барьер:
Что ни утро, в плененьи барьера,Непогод обезбрежив брезент,Чердаки и кресты монгольфьераВырываются в брезжущий тент.<…>
Окрыленно вспылишь ты один.«Лирический простор»(I, 442)Ну что ж, барьер взят или, как говаривал Вл. Соловьев: «Ну, как-никак, а рифму я нашел».
О ЯЗЫКЕ ГЛУХОНЕМЫХ, ПОЧТОВЫХ ГОЛУБЯХ И АРКЕ ГЛАВНОГО ШТАБА
Auch der vaterl? ndische Staub, der manchmal den Wagen umwirbelt, von dem ich so lange nichts erfahren habe, wird begr't.
I. W. Goethe. «Itali'nische Reise» [9]Ходит немец шарманщик с шубертовским лееркастеном — такой неудачник, такой шаромыжник…
Осип Мандельштам. «Четвертая проза»9
Будь благословенна и отеческая пыль, порою окутывающая клубами карету, которой я так долго не ведал.
И. В. Гете. «Итальянское путешествие»После долгого исчезновения нищий Абрам, уходивший куда-то, с утра, наконец, заходил под окнами хат; он распевал псалмы глухим басом, посохом отбивая дробь: сухо беззвучные молньи блистали с оловянного его голубка…
Андрей Белый. «Серебряный голубь»Общеизвестно, что Хлебников ввел для себя категорический запрет, прозвучавший клятвой в его рождественской сказке «Снежимочка»: «Клянемся не употреблять иностранных слов!». И все же в конце жизни, составляя перечень «языков», им использовавшихся (таких, например, как «заумный язык», «звукопись», «словотворчество», «перевертни» и т. д.), пунктом шестым он пометил «иностранные слова», а пунктом двадцатым — «тайные». Закончив классическую гимназию, Хлебников учился в Казанском и Петербургском университетах и значит худо-бедно (при фантастической памяти!) владел древнегреческим, латынью, французским и немецким.
В 1912 году Хлебников уговорил М. Матюшина напечатать несколько стихотворений тринадцатилетней девочки, «малороссиянки Милицы», и — по его же признанию — ему очень нравилось, что юная протеже пылко восклицала в стихах:
Французский не будуУчить никогда.В немецкую книгуНе буду смотреть.Мы возьмем лишь один пример из богатого арсенала хлебниковских загадок, строящийся на «тайном» скрещении русского и ненавистного ему и всегда отвергаемого немецкого языка. Тем более что сам поэт указывает на единую, общую жизнь этой межъязыковой тайны:
Здесь немец говорит «Гейне»,Здесь русский говорит «Хайне»,И вечер бродит ворожейноПо общей жизни тайне.То есть звучание двух языков — русского и немецкого — едино по своей сути, принадлежит общей тайне и судьбе. Только истинный гений может носить имя Гейне. Так имя великого немецкого поэта звучало не только для Хлебникова. Другой случай совместного ворожения:
Из всей небесной готовальниТы взял восстания мятеж,И он падет на наковальнюПод молот божеский чертеж!(I, 192)Чертеж Творца, рождаясь, восстает из небесной готовальни, и эта божественная готовальня от нем. Gott — «бог», «божество». Эта готовальня сочувственно отзовется в мандельштамовском образе «чертежника пустыни» — Божественного Геометра. И еще в одном из хлебниковских черновиков:
Передо мной в котле варился вар,В котле для жаренья быка.<…>
Божественный поварГотовился из меня сотворить битки.(II, 262–263)Богоборческого переваривания уроков первотворения мятежный поэт достигает, используя ту же готовальню, разбивает предначертанное Творцом и пытается создать свои пророческие письмена, пишет свою Единую Книгу.
Для понимания поэтической кухни Хлебникова обратимся к началу одного из стихотворений 1919 года:
Над глухонемой отчизной: «Не убей!»И голубой станицей голубейПьяница пением посоха пуль,Когда ворковало мычание гуль:«Взвод, направо, разом пли!»(III, 57)