Возбуждение отца передавалось нам, по квартире летали папешуи с мамалыгой, мы веселились и кричали: "Мазлтов! Как там Беня

Рафалович? А что бедная Рейзл? Утешилась? Когда наконец угомонится

Гоцмах?".

Переводил дух папа за картами.

…Отец собрался за минуту. Мама копошилась, папа не выдержал:

"Скоро ты?".

Мама отмахнулась.

– Иди. Я догоню.

Папа проворчал:

– Даже свиньи парами ходят.

В бежевом макинтоше и коричневой велюровой шляпе, собрав руки за спиной, папа неторопливо шел по улице. Сквозь темные очки он посматривал по сторонам и не оглядывался назад. Тяжело дыша, за ним шкандыбала матушка.

В квартире стало тесней. На постой с женой расположился молодой писатель Сатыбалды. Им отвели детскую, братья перешли в столовую.

Писатель приходился сыном школьному учителю отца. Жена его работала. Где? Не важно. Важно то, что она была привлекательной женой талантливого литератора.

Жена писателя много говорила об истреблении в 30-х годах казахов.

Я спросил:

– За что расстреляли Сакена Сейфуллина?

– Расстреляли, потому что они нам завидовали. – сказала жена писателя.

– Кто нам завидовал?

– Русские.

Зависть русских к казахам для меня новость. Что в нас такого, чтобы нам завидовали русские? Жена писателя настаивала на том, что они завидуют нам, потому что завидуют. Завидуют из зависти. Как у

Портоса в "Трех мушкетерах": "Дерусь, потому что дерусь. И не нахожу более достойной причины".

Мама нахваливала Сатыбалды: "Талант, талант…". Она представала непоследовательной. Для музыканта или композитора талант она считала необязательным, а литератор без дарования по ее словам не мог получиться.

Я не верил, что Сатыбалды станет хорошим писателем. Я смутно что понимал про талант, но соображал так, что для писателя быть талантливым не просто мало – ничтожно мало.

В этом соображении укреплял меня Шеф. Мама продолжала твердить:

"Талант – это все!".

Шеф заводился и выходил из себя.

– Что все? Талант – это фуфло!

Мама отрицательно вертела головой.

– Фуфло имес. Сен цумбийсын.

Почему я не верил, что Сатыбалды станет хорошим писателем?

Тогда я придавал большое значение мелочам и по ним чувствовал, что Сатыбалды ехидствует над моими братьями. Потом мне казалось, что жил он у нас, как бы делая великое одолжение. Есть порода людей, черпающих самовозвышающий торч в чужих несчастьях. Сатыбалды особь из этой породы.

Удивляло меня и то, что, оказывается следил он и за мной.

Сатыбалды застукал меня с сигаретой и давай стращать: "Я ведь могу и отцу твоему рассказать. Хочешь?". Я молил его: "Не надо…Я больше не буду". Он ощерился довольной улыбкой. Сатыбалды все равно – курю я или нет, – но он совершенно искренне находил запугивание смешным занятием.

Его невзлюбил Шеф и пару раз он порывался отбуцкать писателя.

Доктор относился к нему крайне безответственно – как к мужу красивой жены. Джон определился с ним точнее всех, сказав: "Сатыбалды – зверек".

Я уходил из детской ночевать то в спальню к родителям, то к братьям в столовую. Жена писателя не отпускала меня: "Пожалуйста, не уходи".

Фонари на улице горели до утра. Моя кровать перпендикулярно примыкала к кровати писательской пары. И если слегка повернуть голову вправо, то можно было видеть соседей по комнате.

Я притворялся спящим и ждал. Ждал долго. Ничего не происходило.

Они только и делали, что разговаривали. Говорил все время писатель:

"Потерпи… Скоро у нас будет все… Деньги, почет, слава, квартира…".

И так каждую ночь: "Деньги, почет, слава, квартира".

По утрам я приходил в столовую. Джон поднимался с постели: "Ну что там?".

Нараспев я отвечал:

– Все то же самое. Деньги, почет, слава, квартира.

Из-за нашего постояльца писатели из аулов (а других тогда почти и не было) представали предо мной одинаково похожими на мамин талант.

И если на глаза попадалась книжка казахского автора, то казалось, что едва я открою обложку, меня тотчас же настигнет очередной талант и будет неотвратимо бить по мозгам:

"Деньги, почет, слава, квартира!".

В начале 62-го мама поехала за Ситкой Чарли. Вернулся брат из

Ленинграда по прежнему разговорчивым. Может так бывает после длительного стационара? Понял, что лечение прошло в пустую, как только услышал от Ситки ключевое слово "Сталинград".

– Мама, что сказали врачи? – спросил я. – Ситка вылечился?

– Вылечился.

– Тогда почему он снова болтает про Сталинград?

– Пройдет.

Не прошло. Сталинград продолжал пылать огненными руинами внутри