— Ты смеешься, Мак? – полувопросительно-полуутверждающе сказала Рита.

Мак, не ответив, пошел к двери.

Она соскочила с кровати и у самого порога загородила ему дорогу:

— Мак, не надо, я не выдержу, слышишь? Ты же знаешь... – лихорадочно заторопилась она. – Это же полный бред, я загнусь прямо там, при всех, я не хочу, не хочу, Мак... Мне плевать на толпу и не плевать на себя... В конце концов, и тебе это все испортит...

Она уже поняла по каменной молчаливости Мака, что все это серьезно и отступать от своего решения он не намерен, но, несмотря на это, продолжала лепетать что-то, приводя все новые возражения, боясь замолчать хоть на секунду, чтобы не услышать его ответ.

Он перебил ее на полуслове:

— Так будет. Я так хочу, – отодвинул ее в сторону и вышел, закрыв за собой дверь.

Рита вернулась к кровати, села и посмотрела в окно. Темная полоса была ровной, словно прочерченной по линейке.

"Сегодня будет сумасшедший день, – подумала она спокойно, как будто вовсе не о себе. – Жаль, что не последний".

Над пыльной дорогой вставало солнце.

Главная и единственная площадь города к трем часам заполнилась народом. Люди оживленно переговаривались, что-то жевали на ходу, бросая тут же на землю бумажки и кусочки. Рита в диком фантастическом наряде, этакой смеси свадебного платья и костюма эпохи средневековья, вжималась в жалкое подобие трона, загнанно выискивая в толпе хоть одно живое лицо, хоть одни глаза, в которых мелькнула бы искра если не протеста, то хотя бы возмущения. Искала, но не находила. Мак восседал рядом в неизменной черной рубахе, бесстрастно взирая на происходящее черными мертвыми кругами очков. На трибуну, обтянутую черным бархатом, взобрался человек:

— Дорогие мои сограждане! Мы собрались здесь сегодня, чтобы отпраздновать знаменательный день: юбилей нашего города! Ровно месяц тому назад первые из нас, увидев красоту здешнего места, решили здесь остаться. Один за другим подходили единомышленники и, воодушевленные идеей первых энтузиастов, включались в работу. И вот сегодня мы видим результат. Это еще, конечно, только начало, но все мы, я уверен, совершенно точно знаем, что работы предстоит еще очень много, чтобы сделать наш город идеальным во всех отношениях! И скоро у каждого будет все, чего он заслуживает. И мы этого достигнем благодаря твердой руке и светлому уму человека, без которого нашего города просто не было бы!

Взоры слушателей на несколько мгновений обратились в сторону бесстрастного лица Мака. Кто-то захлопал в ладоши, кто-то тонким писклявым голосом крикнул:

— Ура!

— Мы все будем стараться... – продолжал оратор, брызгая слюной на головы внизу стоящих.

— Зачем тебе нужен этот фарс? – еле слышно, одними губами шепнула Рита, чувствуя, что ее уже мутит от всего происходящего. На лице Мака не дрогнул ни один мускул, но Рите вдруг показалось, что он безудержно и зло хохочет. Оратор буйствовал в том же духе, толпа безмолвно внимала, единодушно реагируя в нужных местах аплодисментами и возгласами одобрения. Рита забралась куда-то совсем внутрь себя, чувствуя, что тошнота уже подкатывает к горлу.

Первый оратор закончил речь и под одобрительный гул сошел со сцены, стирая рукавом пиджака слюну с губ. На трибуну тут же взобрался второй. Этот был из черных и выглядел ужасно мрачно:

— Правительство города объявляет конкурс на лучшее название города. Листки с предложениями и обязательной подписью автора опускать вон в ту урну. Анонимные предложения будут караться в соответствии с законом о всеобщей открытости, пункт второй, подпункт В. Предложившему лучшее название будет вручен приз, и имя его внесут в книгу почетных граждан города под номером два.

Толпа оживленно загалдела, и поток людей ринулся в сторону урны и столика с чистыми листками.

— А также ему будет предоставлена честь открыть первый памятник нашего города. – Черный повел рукой в сторону какого-то громоздкого сооружения, укутанного в серые тряпки и стоящего ровно в центре площади.

Заиграла музыка, и голос первого оратора возвестил, срываясь на фальцет от восторга:

— Напитки и закуска сегодня выдаются бесплатно!

— За что ты их всех так ненавидишь? – не поворачивая головы, спросила Рита, наблюдая, как люди давятся у продуктовых палаток и киосков, толкаясь и ругаясь, словно желая наесться и напиться на дармовщину впрок.

— Это – стадо, – не разжимая губ, бросил Мак, и Рита вздрогнула, потому что не ждала ответа.

— Улыбайся! – приказал Мак, и Рита почувствовала, как против ее воли губы ее растягиваются в улыбку.

Она стиснула их и судорожным усилием сбросила с лица эту улыбку. Та еще долго валялась в пыли, потом кто-то наткнулся на нее, удивившись, и, поглядев по сторонам, чтобы никто не видел, жадным быстрым движением напялил ее себе на лицо и двинулся почти бегом с этого места, унося ее на губах. Рита нагнулась через перила и ее вырвало.

— Хочешь, я дам название твоему городу? – спросила она, вытирая побелевшие губы платком. – Хорошее такое название... СОВОК. Здорово?!

Она засмеялась, чувствуя, что действие таблеток и водки, предусмотрительно проглоченных ею с утра, кончается, и тогда станет совсем плохо:

— Все дерьмо и грязь всегда собираются в него большим таким веником. Давай, чего ты теряешься? Объяви себя Веником Первым и царствуй! Ну, как, заслужила я приз?!

Она смеялась и лихорадочно соображала, куда засунула еще пол-упаковки транквилизаторов. Мак молча поднялся, черные люди как-то очень быстро заставили толпу молчать и слушать. В давке у палаток тоже все стихло.