–  Что же дерзкого в нашей Четверочке?
– удивился шут.

–  То, что она позволила себя любить!
– хрипло ответил премьер-министр, - Она позволила себя любить плотски! И заставила помнить о себе!

–  И поэтому вы решили ее убить?
– сказал побледневший Антуан.

Ришелье посмотрел на него долгим пронзительным взглядом. Потом вдруг рассмеялся.

–  Любезный дружок. Я не злодей из новомодных итальянский комедий! Я совершенно не думал о том, что бы услать эту девчонку на смерть! Просто никто, кроме нее, не мог бы справится с этим делом. А я обещал отцу Жозефу обязательно послать посольство к Орту. И я был уверен, что эта дама выкрутится. Ибо в тихом омуте черти водятся. И в этой женщине их спрятано немерянно. Я горячо молился за успех дела. И что посольство пропало, а теперь говорят, что и погибло, не моя вина. И об этой даме я вспоминал. Она чудесная лекарка и мне не хватает ее умелых перевязок. И я не настолько слаб сердцем, что бы не признать, что в нашем падение виновата не только она. И не настолько мстителен, что бы из-за своей слабости уничтожать предмет, на который эта слабость пала… Закончим твои опасные игры, меня ждут процедуры!

Кардинал поднялся и направился к выходу.

–  Может быть она все-таки выжила, - едва слышно прошептал Антуан.

У Ришелье был тонкий слух. Услышав фразу он повернулся на каблуках лицом к шуту.

–  Если она жива, то рано или поздно она вернется во Францию. Тут у нее ребенок. Которого она любила, так, по крайней мере, говорил Лианкур.

Эдвард Сеймур герцог Сомерсетский сидел в небольшом запыленном экипаже и наблюдал за грузом, выносимым из нео. Нео представлял из себя изрядно потрепанный бурями корабль. На таких обычно плавают отчаянные корсары южных морей.

Занесла герцога в этот порт необходимость хоть изредка, но контролировать свои испанские владения.

Как правило пэры Англии не могут носить иностранных титулов, однако бывают и исключения, так, например, герцог Гамильтон носил во Франции титул герцога Шательро, так и герцог Сомерсет был испанским герцогом Сьюдад-Родриго. К тому же мать герцога была испанкой с явной примесью мавританской крови. Поэтому милорд Сомерсет не чувствовал себя в Испании чужестранцем и изредка посещал Гранаду, когда был убежден в безнаказанности этого посещения со стороны английской короны.

Последними из нео вышли старый монах и дама. Дама была укутана в плащ с головы до ног. Плащ был старый видавший виды. Но очевидна хозяйка не спешила с ним расставаться, несмотря на его жалкий вид. При спуске с корабля дама опиралась на руки монаха и были видны тонкие аристократические пальцы унизанные перстнями, а скромным плащ распахиваясь открывал платье изумрудного цвета из шелка. Оказавшись на твердой земле, хозяйка поношенного плаща откинула с головы капюшон, который мешал ей детально оглядеть порт. Лицо женщины было худым и сильно загорелым, а волосы, собранные в узел и сколотые черепаховым гребнем, издали казались белокурыми. На испанку дама не походила несмотря на характерную прическу и чистый выговор.

Может быть какая-нибудь австриячка, - подумал герцог, - но что ее привело в этот порт?

Монах тем временем уже разговаривал с тремя рабочими, которые перевозили груз. Дама же стояла и разглядывала местность прищуривщись и прикрывши глаза ладонью как козырьком от солнца. Что-то было знакомое в том, как она смотрела вдаль крепко сжав губы.

Где я мог ее видеть, - Сомерсет потер переносицу, - ну вот видел и как будто несколько в другом виде.

Пока герцог размышлял монах очевидно договорившись о чем-то с грузчиками, приблизился к карете и, отвесив церемониальный поклон, обратился к герцогу.

Досточтимый сеньор!
– слегка шепелявя начал он, - не примете ли вы, благородную даму в спутницы до Гранады, ибо эти люди поведали, что вы едете туда.

Скучающему герцогу компания была просто необходима, тем более его очень интересовала незнакомка, напоминавшая кого-то знакомого. Поэтому герцог согласился. Тогда монах побежал к женщине и быстро начал ей говорить что-то показывая на карету. Дама внимательно посмотрела на карету, но никаких гербов не увидела и отрицательно покачала головой. Тогда монах пригласил одного из рабочих, который клятвенно заявил, что его господин важный вельможа и испанский гранд и что высокородных дам не обижает. Слушая грузчика женщина еле сдерживалась что бы не рассмеяться. Сомерсету даже из кареты было видно как сжимает он губы и прикрывает глаза. Наконец она решилась. Важно кивнув рабочему и слегка подобрав подол платья, дама направилась в сторону кареты.

Когда женщина оказалась совсем рядом с каретой герцог рассмотрел, что она приподнимала платье вовсе не потому, что не хотела запачкать подол в придорожной пыли, а лишь для того, чтобы скрыть выпирающий живот. Женщина была в тяжести. Увидев это герцог вылез из кареты и любезно подал даме руку, чтобы помочь забраться внутрь. Но дама едва коснувшись его локтя пальцами легко впорхнула в карету, сразу присев на противоположную от Сомерсета скамью. Герцог тоже сел и тут в полумраке он вдруг узнал незнакомку, перед ним было "французское чудо" - супруга герцога Лианкура, с которой он так долго гулял после приема турецкий послов и которой хотел бы отдать свое сердце.

Какими судьбами, герцогиня!
– воскликнул он, - Вы, на этом маленьком нео из Африки!

Тише, милорд!
– герцогиня приложила палец к губам, - Для всех я испанская донья. Не выдавайте меня, хотя бы в память нашей милой беседы в Рюэле. Тут я не по своей воле и вынесла я столько, что сейчас мечтаю только о покое. Поэтому помогите мне добраться до Гранады, где я поищу приют в каком-нибудь монастыре. До родов, разумеется.

Зачем вам, сударыня, искать приют в монастыре?
– с иронией сказал Сомерсет, - сейчас пустует Альгамбра, а у меня есть дозволение гулять по этой прекрасной резиденции. Если вы не боитесь призраков, то вполне можете поселиться в Башне Принцесс. И там же произвести на свет потомство. Я, лично, очень даже рад, что мой милейший враг стал рогоносцем!