Навстречу атакующим потянулись нитки автоматных очередей – вступили в дело прикрывающие батарею солдаты. Усов сам нажал на спусковой крючок, посылая навстречу летящей смерти свою.

Пули счастливо миновали сержанта, но рядом кто-то тоненько вскрикнул. Усов обернулся и увидел того самого молодого лейтенанта, с которым беседовал вчерашним вечером.

У него по гимнастерке расплывалось кровавое пятно, а на лице застыло яростное и одновременно недоуменное выражение.

«Вот и не успел отомстить! – подумал сержант, перепрыгивая тела солдат, попавших под немецкие пули. – Ну ничего, я за него!»

Он дал еще одну очередь, пули с цоканьем прошлись по пушечному щиту, высекая искорки. Само орудие грохнуло, подпрыгнуло, на конце дула на мгновение показался алый огонек, но смертоносный снаряд улетел куда-то за спину Усову, туда, где шли основные силы атакующих.

Так уж получилось, что все, кто бежал впереди сержанта или рядом с ним, были убиты или ранены, и он стал первым, кто ворвался на вражеские позиции.

Навстречу ему выскочил немецкий офицер. Глаза вытаращены, рот раззявлен, на голове – пропитавшаяся кровью повязка. Он вскинул пистолет, но Усов успел первым – пули с чмоканьем вошли в тело эсэсовца, и тот упал, так и не выстрелив.

– Ура-а-а! – слитный крик долетел из-за спины сержанта, и на немцев обрушилась волна атакующих советских солдат.

Началась рукопашная. Враги, которых было гораздо меньше, сражались отчаянно. Усов видел, как один из них, обезоруженный, вцепился в противника зубами и, даже получив несколько ранений, продолжал бороться.

Над полем боя пахло кровью и пороховой гарью. С моста сходили новые и новые отряды, и сопротивление немцев было сломлено довольно быстро. Но в плен не сдался ни один человек, все нашли свою смерть на той позиции, которую им было приказано защищать.

– Что же это с Гансами? – спросил у Усова один из его солдат, когда батальон, потерявший почти треть состава, строился на берегу. – Не кричат они «Гитлер капут» больше, как год и два назад!

– Осмелели, сволочи, – ответил сержант, оглядывая поредевший взвод. – Но ничего, мы с них и эту, последнюю, спесь собьем!

Верхняя Австрия, замок Шаунберг

3 августа 1945 года, 12:43 – 13:04

– Как такое могло получиться? – профессор Хильшер воздевал к невидимому в темноте потолку руки и яростно сверкал глазами. – Один из арманов пропадает недалеко от стен замка, и никто не может сказать, кто его похитил?

Сгоревший остов «опеля» нашли полчаса назад, после чего по тревоге был поднят гарнизон Шаунберга. Но диверсию совершили, судя по всему, опытные люди, и следов не нашли. Даже гильзы оказались собраны.

– Это янки, – глухо сказал оберстгруппенфюрер Дитрих. – Они заслали свою разведгруппу, и она случайно наткнулась на фон Либенфельса.

– Сильно сомневаюсь, – вмешался в разговор Виллигут. – Вчера прислали предложение о перемирии, а сегодня – диверсионную группу? Как-то не вяжется.

– Но это абсурд! – заявил доктор Хирт с ироничной улыбкой. – Опять русские? Вторая группа в течение нескольких дней? Не верится что-то…

– Может быть, местные? – предположил неуверенно Феликс Дан. – Из движения Сопротивления.

– Тут такого и не было никогда, – скривившись, пробурчал Дитрих. – Это вам не Вена, где каждый второй рабочий – либо еврей, либо коммунист.

– Ладно, – Хильшер неожиданно успокоился, во взгляде его появилась решимость. – Чего зря гадать? Попробуем лучше отыскать нашего товарища своими методами. Вы, Карл, – верховный арман посмотрел на Виллигута, – постарайтесь пробудить в себе дар ясновидения, я воспользуюсь рунами, а господа Дан и Бюнге тоже не откажутся, как я думаю, привести в действие подвластные им силы?

Бывшие члены общества «Туле» одновременно кивнули и принялись выбираться из-за стола. Одному предстояло бдение у хрустального шара, другому – путь к пророческому экстазу через верчение тела. Сам Хильшер зашуршал мешочком с рунами.

Виллигут опустил веки. Конечно, хорошо бы воспользоваться каким-либо стимулирующим провидческие способности средством, хотя бы отваром из мухоморов, но до того ли сейчас? Придется рассчитывать только на свои силы.

Бригаденфюрер вздохнул и сосредоточился на ощущении холода в позвоночнике. Привыкшее к подобным упражнениям сознание поочередно отключало источники внешних раздражений. Исчезли звуки, затем пропали тактильные ощущения. Виллигут перестал чувствовать тело, и вскоре от него как будто остался только череп с торчащим из него и погруженным нижним концом в лед позвоночником. Вокруг простиралась угольно-черная, без искорки, пустота.

Осторожно, не торопясь, бригаденфюрер переместил ощущение холода в голову, словно вдвигая стержень в коробку. В один миг щекочущее прикосновение дошло до макушки, и череп лопнул, разлетевшись тысячью осколков.

Вспышка боли – и тьму под веками сменил свет. Тысячи разноцветных картин, снабженных звуками и запахами, обрушились на Виллигута, словно крича: «Посмотри меня, меня!»

Теперь главное – не поддаться этому хаотическому напору, проложить путь через бушующую стихию образов туда, где находится нужная информация.