Даже на охоте тяжелые мысли не отпускали его, стоит пробудиться, как снова берут они в полон ум, терзают душу. Что будет с Русью ныне, на другой год, в грядущем? Что будет завтра? Что ждет его в Орде? Бояре успокаивали, мол, в Орде кутерьма, неспокойно - котора меж ханом, эмирами, бегами, темниками, расхватавшими по кускам весь Улус Джучи [Улус Джучи - земля Джучи, сына Чингиз-хана, в русских источниках Золотая Орда] - на податные, а то даже и тарханные [Тарханные уделы - уделы, освобожденные от податей] уделы. Сидят там, правят, сами ходят в походы и готовы ринуться хоть до моря. Вон сидит в Крыму темник Мамай, всех во страхе держит, подобно знаменитому Ногаю, и тоже, как тот, станет скоро менять ханов, как пастухов, - вот где опасность! Такой сольет все силы Орды и станет страшнее Чингиза и Батыя. Распря в Орде, но от этого Орда не слабеет почему-то. Помнится, Дмитрий был еще отроком лет семи, поднялся во княжеском терему переполох - прискакал тысяцкий Вельяминов и закричал: хана в Орде задушили! Джанибека! Отец вышел в крестовую и долго молился, а за вечерней трапезою твердил, что-де все это не к добру. С той поры, как воцарился сын-убийца Бердибек, не стало в Орде покою. Через два года сменил его Кульна-хан, затем воцарился Темир-Ходжа-хан - и пошла распря, полетели ярлыки во все русские княжества. Распря в Орде, а кочевой люд признает ханом только того, кто ведет свой обох - род свой - от Чингиз-хана, однако слабы пошли родичи великого завоевателя. Вот ныне поставлен чьей-то невидимой и сильной рукой юный хан Абдулла, но чьими мыслями набита его голова? Неужели все тот же коварный Мамай? Вот уж двадцать лет, как этот темник вплотную сблизился с родом Чингизидов, женившись на дочери хана Джанибека. Не он ли услал на тот свет тестя, а за ним - и шурина? А если Мамай убьет Абдуллу а возьмет власть? Этот стянет воедино все части Орды - сила необоримая! Не приведи бог такого несчастья...

– Сухо, княже, и тут. Надобно влево править, во-он за ту дубраву.

Дмитрий придержал коня, будто обдумывал слова мечника, но на самом деле все еще во власти раздумий своих.

– В дубраве какой-никакой, а найдется зверь али птица боровая, продолжал Бренок, он жаждал теперь успеха на охоте как оправдания за княжий недосып.

Они свернули налево, а с правой руки осталось громадное поле, отлого подымавшееся вдали, в ордынской стороне, поле это венчалось холмом, уже проступившим на багрянице погожей зари. Здесь, у самой дубравы, держалась трава. Верещали птицы. Где-то за опушко-вым кустарником взгомонилось стадо и даже послышался щелк пастушьего кнута.

Дмитрий неожиданно приостановил коня:

– Зри, Михайло: тополек-то - рогатина чистая, хоть на медведя бери!

"Слава богу - не гневается!" - первое, чему обрадовался Бренок, услыхав голос князя, потом глянул на молодой тополек. Дмитрий трогал с седла макушку тополя, достававшего ему до плеча, макушку необыкновенную ровно раздвоенную и лихо выгнутую, будто двурогие вилы.

– Добра рогатина, - промолвил Дмитрий.

– Велишь срубить, княже? Осенью с этой рогатиною на медведя пойдем. Добры медведи у села Радонежа! Раз поехали мы с батюшкой к отцу Сергию в монастырь, стали у речки Вори, а они, медведи-то, возьми и выйди на бережок, возьми и кинься в воду! Един фыркает, другой ворчит, а иной, младенец, скулит. А как на берег-то полезли - нам с батюшкой коней не сдержать.

– И сам, поди, устрашился?

– Так кабы рогатина была...
– потупился Бренок.
– .Так велишь срубить, княже?

– Пусть растет божье древо...

Из кустов порскнул серый заяц, тощий, еще не выгулявшийся. Только тут охотники вспомнили, что луки их еще не натянуты. Дмитрий накинул тетиву на свой и протянул руку к мечнику. Тот вынул из колчана пук стрел и сунул их копейцами в короткий сапог - так удобнее, а колчан подал князю. Они разъехались, чтобы встретиться, как солнце взойдет, на той же опушке, у тополя-рогатины. Бренок, почуяв свободу, ускакал через кустарник в чащу, Дмитрий взял чуть левее. Ехал осторожно, прислушивался. На большую живность в малой дубраве рассчитывать не приходилось, но боровая птица взлетала порой из-под копыт. Дубрава неожиданно кончилась, открылось небольшое покатое поле, убегающее вниз, где светлой полосой блестел на рассвете Дон. Где-то левее, верстах в трех или пяти, Непрядва впадала в него. Тихо было на опушке, не хотелось и ехать дальше. Вскоре показался Бренок, скакал по полю в сторону реки Смолки, верно выследил зайца. "И зачем коня томит?" покачал головой Дмитрий, подумав о дальней дороге в Орду.

На опушку выскакал лосенок. Повертелся на гонких, будто негнущихся ножонках - сразу видно, нынешний, весенний, - поднял горбатенькую мордочку, понюхал воздух. Дмитрий не двигался. Лосенок шевельнул ушами и пошел к лошади.

– Поди, отроча звериное!
– тихо произнес Дмитрий.

С нижней губы лосенка тянулась до колен светлая слюна - нацелился, должно быть, на матку, но вот что-то его остановило. Он уперся прямыми ножками в землю, задрожал, увидя человека, и вдруг отпрыгнул в сторону, пошел подкидывать задними копытцами, только мелькали белые промежни задних ног, пока не скрыл его опушковый кустарник и дубрава. "Вот и добро, что нет тут Бренка, сгубил бы звереныша - взял бы грех на душу", - подумал Дмитрий.

Убивать и резать молодняк испокон считалось на Руси грехом.

Он тронул коня и направил его по опушке, объезжая дубраву справа, откуда-то доносились мычанье коров и пощелкиванье кнута. Вскоре показалось разбредшееся стадо, жавшееся к дубраве, где выжила трава, и пастух. Старик стоял и смотрел в ту сторону, где от Смолки скакал Бренок, а князя он увидел поздно, когда тог подъехал вплотную. Старик вздрогнул, вглядываясь во всадника, потом медленно стащил шапку, но не поклонился. Он был бос. Из-под длинной холщовой рубахи торчали подвязанные пенькой штанины. Лицо, пропеченное солнцем, высвечивало темно-багровым пятном из седых волос и такой же белой бороды.

– Чье стадо, старче?

– Мирское, боярин, - послышался голос. Старик ткнул шапкой в сторону и тут же снова умял ее под грудь.

Лихим татарином налетел Бренок, размахивая подбитой уткой. Старик набычил голову, строго, враждебно глянул на него, и нескоро растаял лед этого взгляда - вот она, порубежная привычка встречать незваных гостей...

Надо было спешить в стан. Над высоким краем поля, чуть левее того холма, что венчал это просторное поле, показалось солнце, а далеко, справа, где-то у самой Непрядвы, подымался дым утренних костров их небольшого стана. Там ждут и, должно быть, волнуются.

– А что это за поле, старче?
– спросил Дмитрий на прощанье, чтобы не отъезжать без слова.

Старик молчал, разглядывая Дмитрия и Бренка из-под ладони, потом, будто спохватившись, покачал головой и проговорил недоконченную мысль:

– ...энто поле, а холм-от - холм-от Красным именуют,

– Да я тебя вопрошаю про поле! Поле-то чье?

– А ничье. Куликово оно, поле-то, Куликово и есть. Наше, стало быть... А холм-от - холм-от Красный. Егда пасешь да глядишь, видишь, куда кака корова пошла. А вам, бояря, куда путь лежит?