Она подняла на него глаза. Буравлев уловил в них настороженность, скорее, несогласие с его неожиданным предложением. Он тогда шагнул к кустику чертополоха, с которого только что сорвалась стайка желтобрюхих щеглов, сломил его и чашечками вниз потряс над ладонью.

– Видите? Ни одного семечка. Все побило ветрами.

– Не каждый в такую стужу пустит в лес ребятенка, - сказала она.
– И дни-то стали больно коротки.

– Может, кто и пустит. Дело-то это забавное, особенно для ребят.

Буравлев поморщился, зорко вглядываясь в запушенные морозом окна изб. Его по-прежнему тревожили воспоминания. Где-то рядом была Катя. Прежняя Катя! Прежняя!.. Вот по этой дороге он уходил тогда от нее. Жалость и досада душили, досада на себя, на свою неудачно сложившуюся жизнь.

Сосновка. Те же ветлы с шапками грачиных гнезд, те же открытые крылечки. Сохранились даже длинноклювые журавли у колодезей...

Стрельникова украдкой поглядывала на погрустневшего Буравлева. До чего разные люди живут на земле! Лесничий, видать, с добрым сердцем. Голос мягкий, боится обидеть... Почему не женится? Наташа ей рассказывала при встрече как-то, что матери не помнит... Неужто прожил он все эти годы бобылем?..

На окраине села, возле небольшой избушки, она остановилась.

– Вот и мой дом. Может, погреетесь чайком?
– предложила учительница.

– Нет-нет, спасибо. Надо идти, - заторопился Буравлев, хотя понимал, что спешить было некуда. И подосадовал на себя.

– Раз не хотите, провожу вас вон до тех дубов, - вдруг решила Стрельникова и участливо спросила: - Вы, Сергей Иванович, чем-то расстроены?

– У вас, Евдокия Петровна, есть дети?

– Двое сыновей. Взрослые уже. Со мной не живут. У старшего своя семья, а младший - в армии.

– Вы когда-нибудь были на станции Ртищево?
– неожиданно перебил он ее.

– Нет, не приходилось.

– Весна сорок третьего года. После сталинградских боев. Что там творилось!.. Когда видишь мытарства взрослых - жалко. А вот когда дети мучаются - вдвойне больнее. А там были совсем малыши, по три-четыре года, не старше. Их везли из Сталинграда. Прошло уже немало лет, а вот вспомнить без боли не могу. А сегодня, увидев мальчишек в школе, подумал: а жизнь идет своим чередом, и ребята растут беззаботно, как молодняк в лесу.

Евдокия Петровна виновато улыбнулась.

– Вы правы. Об этом я сама часто думаю...

У Буравлева в голове все еще бродили воспоминания о той жизни, которая вдоль и поперек перепахала его судьбу.

– Что же вы замолчали?
– спросила Стрельникова.

– В Ртищеве я встретил девушку, которую любил в молодости, - с горькой усмешкой проговорил Буравлев.
– Случайно встретил. Полтора месяца мы стояли в этом городе. С ней я виделся почти каждый день. Там речка протекала узкая, мелкая. Мы отыскали на ее берегу поукромнее местечко и подолгу просиживали там.

"К чему я это?
– спохватился Буравлев.
– Кому нужно, с кем я когда сидел?"

Но Стрельникова терпеливо слушала его.

– Вы потом на ней женились? И Наташа дочь ее?

– Не до женитьбы было! Однажды ночью наш эшелон двинулся на запад. Нас бросили за линию фронта. С полгода мы громили фашистские тылы. Затем плен. Побег. Болезнь. Когда вернулся на Большую землю, месяца три пролежал в госпитале. Только после выздоровления узнал: выехала в Казахстан. Вот и вся история.

– И вы ее не нашли?
– допытывалась Стрельникова.

– Зачем? Нашел... Я же однолюб.

У дубов они остановились. Деревья, словно от холода, сбившись в кучу, жались друг к другу. Ветер заламывал загривки податливых сугробов. Вокруг растекалась снеговая ровень поля. И стояли большие, могучие дубы.

– Ну и вымахали!
– восторженно отметил он.
– А им еще и тридцати нет.

– Откуда они здесь? Никак не можем дознаться.

Слова Стрельниковой показались Буравлеву забавными. Ему потребовалось немало усилий, чтобы не рассмеяться. А она продолжала высказывать предположения:

– Очевидно, сойка наносила желудей и забыла. С ней так часто бывает. Как вы думаете, Сергей Иванович?

Буравлеву припомнился пыльный большак, по которому он вместе с другими, с такими же молодыми парнями, уходил на фронт. Над вышедшей в трубку рожью висел оранжевый шар солнца. Ветерок смягчал зной, гнал по полю зеленые волны. У развилки дорог приостановились передохнуть. Буравлев сунул руку в карман за спичками и обнаружил там горсть желудей. Он сделал перочинным ножом небольшие щелки в земле и вложил в каждую по нескольку желудей. Вот они и поднялись над землей, те желуди!..