Ну что же! Зинаида Ефимовна судила о моих поступках не по мотивам... Значит, всё точно, как у нее на уроке.

– Ну, что ты думаешь делать, Иванов?
– спросила меня Зинаида Ефимовна.
– Сейчас... и вообще?..

– Я сейчас хочу уснуть, - сказал я.

– Как уснуть?
– ужаснулась Зинаида Ефимовна.

– Очень просто, - пояснил я.
– Лягу на парту и усну... Ведь после драки и после такой записи в дневнике никто не смог бы уснуть, а я усну.
– С этими словами я, не дожидаясь согласия Зинаиды Ефимовны, взобрался на парту, расслабился по своей системе псипов и... уснул.

Вокруг меня все зашумели, и каждый в духе своего "уклона". Они думали, вероятно, что шум помешает мне уснуть.

– Очевидное... невероятное, - сказал кто-то из девчонок.

– От очевидного к невероятному, - поправил я, не открывая глаз.

– Время искать и удивляться!

– Время искать и удивлять, - ещё раз вмешался я в разговор.

– У него не нервы, а чёрт знает что такое!
– сказал Маслов.

Эти слова мне понравились. "Что и требовалось доказать!" - хотел сказать я, но промолчал.

Последнее, что я услышал, - это спор между кем-то: уснул я или не уснул, и голос Колесникова Сергея.

– Это же не чел... а целая АТС!
– сказал он, и, как показалось мне, с явным восхищением в голосе.

– Ну при чём здесь автоматическая телефонная станция?
– удивилась Вера Гранина.

– Да я не про эту АТС, я про антологию таинственных случаев! Там, где Иванов, там обязательно случается какая-нибудь таинственная антология. Заснуть после драки... и после всего! И в присутствии Зинаиды Ефимовны!

– АТС это или не АТС, но я должна поставить вопрос об Иванове на педсовете, - сказала Зинаида Ефимовна.

– А зачем на педсовете?
– удивился Николай Ботов.
– С ним даже драться интересно и полезно. У него и во время драки можно что-нибудь полезное узнать. Сколько раз учитель говорил про теорию удара, я не запоминал, а тут пожалуйста, всё запомнил до единого слова, - и затем Ботов словно пропел - и всё наизусть: - "Удар, его воздействие на тела изучал ещё Леонардо да Винчи. Но он, понятно, не располагал техникой наблюдения быстро протекающих процессов. И он, и Исаак Ньютон..."

– Это он тебе эти знания в голову вбил!
– объяснил Маслов.
– Так что ты можешь взять этот метод на вооружение, душка-тенор.

После этих слов я услышал снова голос Веры Граниной (с медицинским уклоном):

– Сейчас проверю, спит или нет?.. Может, притворяется. (Я почувствовал, как её рука прикоснулась к моей.) Ну и пульс... Очень глубокого наполнения, как у спящего...

Больше я ничего не слышал. Когда я проснулся, то Зинаиды Ефимовны уже в классе не было, а все остальные мои соклассники сидели и молча смотрели на меня. А я встал и потянулся. Потом я открыл портфель, положил в него дневник. Достал космический кроссворд и вписал в него созвездие Южного полушария. Затем соскочил с парты и при полном молчании моих современников вышел из класса.

ВОСПОМИНАНИЕ ШЕСТОЕ

Всё хорошо, но где чувство юмора?

В коридоре меня догнал Борис Кутырев (с сатирическим уклоном) и сказал, хватая меня за курточку (он всегда пускает в ход руки, когда разговаривает):

– Слушай, Иванов, ты, конечно, знаешь, что мне в тебе всё не нравится. Но знаешь, что мне в тебе больше всего не нравится?

– Что?
– спросил я и добавил: - Отвечай, пожалуйста, коротко и ясно, ты стоишь не возле доски, а возле Юрия Евгеньевича Иванова!

– Больше всего мне не нравится в тебе эта мания величия... Отличаешься ты скорее угрюмостью, чем серьёзностью. Чувства юмора тебе не хватает, понимаешь, всё в тебе безнадёжно мрачно. Вот сейчас ты продемонстрировал нам... своё засыпание. Мы, конечно, все понимаем твой трюк: ты договорился с Граниной, чтобы она подтвердила твой сон, и она его подтвердила. Но это всё мрачно. А если бы всё было с шуткой, с юмором, то и не оставило бы такого гнетущего впечатления.

Кутырев помолчал немного и, видя, что я помрачнел, сказал:

– Ну вот, ты стал ещё мрачнее, а ведь "хорошо будет смеяться тот, кто будет смеяться последним".

– А может, на земшаре уже есть человек, который будет смеяться самым последним из всех, - сказал я и, повернувшись к Кутыреву спиной, зашагал по коридору.

Машинально я засунул руку в боковой карман. В кармане ощутил какой-то листок, хотя знал точно, что никакого листка в карман не прятал. Я сбежал с лестницы, вышел на улицу и извлёк листок из кармана, при этом ёкнуло сердце. Неужели, подумал я, неужели опять... Быстро развернул листок... Стихи! На листке были написаны стихи! Мне стало ясно: кто-то, вероятно, решил отравлять моё существование этой рифмованной пачкотнёй. Я разволновался, правда совсем спокойно, прочитал стихотворение:

Находят птицы без приборов гнёзда

Сквозь облака, туманы и дожди.

Летят они в рассвет и ночью поздней,

Проделав в небе сотни миль пути.

Им ветер не сопутствует,

Земные не зовут огни...

Значит, они чувствуют,

Значит, что-то чувствуют,

Только что же чувствуют они?

Спасают нас, людей, в морях дельфины,

Ведут меж рифов в гавань корабли.

А в девять баллов вынесут на спинах,

Оставив нас на берегу Земли.