и разжималось сердце, кровь живую

закачивая в жилы и обратно

вбирая... Вдруг - остановилось...

Эдмонд

Страшно

ты говоришь об этом... Друг мой... Помнишь?..

Она была так молода!..

Гонвил

Читала

вот эту книжку, выронила...

Эдмонд

Жизнь

безумный всадник. Смерть - обрыв нежданный,

немыслимый. Когда сказали мне

так, сразу - я не мог поверить. Где же

она лежит? Позволь мне...

Гонвил

Унесли...

Эдмонд

Как странно... Ты не понимаешь, Гонвил:

она всегда ходила в темном... Стелла

мерцающее имя в темном вихре.

И унесли... Ведь это странно,- правда?..

Гонвил

Садись, Эдмонд. Мне сладко, что чужая

печаль в тебе находит струны... Впрочем,

с моей женой ты, кажется, был дружен?

Эдмонд

Как ты спокоен, Гонвил, как спокоен!..

Как утешать тебя? Ты - словно мрамор:

торжественное белое страданье...

Гонвил

Ты прав - не утешай. Поговорим

о чем-нибудь простом, земном. Неделю

ведь мы с тобой не виделись. Что делал?

О чем раздумывал?

Эдмонд

О смерти.

Гонвил

Полно!

Ведь мы о ней беседовали часто.

Нет - будем жить. В темницу заключенный

за полчаса до казни, паука

рассматривает беззаботно. Образ

ученого пред миром.

Эдмонд

Как ты спокоен, Гонвил. Говорил ты,

что наша смерть

Гонвил

– быть может, удивленье,

быть может - ничего. Склоняюсь, впрочем,

к последнему, но есть одно: крепка

земная мысль: прервать ее стремленье

не так легко...

Эдмонд

Вот видишь ли,- я мучусь...

Мне кажется порой: душа - в плену

рыдающая буря в лабиринте

гудящих жил, костей и перепонок.

Я жить боюсь. Боюсь я ощущать

под пальцами толчки тугие сердца,

здесь - за ребром, и здесь, на кисти,- отзвук.

И видеть, мыслить я боюсь - опоры

нет у меня,- зацепки нет. Когда-то

я тихо верил в облачного старца,

сидящего средь призраков благих.

Потом в опустошительные книги

качнулся я. Есть книги как пожары...

Сгорело все. Я был один. Тянуло

пустынной гарью сумрачных сомнений,

и вот, в дыму, ты, Гонвил, появился

большеголовый, тяжкий, напряженный,

в пронзительно сверкающих очках,

с распоротою жабой на ладони...

Ты щипчиками вытащил за узел

мои слепые слипшиеся мысли,

распутал их - и страшной простотой

мои сомненья заменил... Наука

сказала мне: "Вот - мир" - и я увидел

ком земляной в пространстве непостижном

червивый ком, вращеньем округленный,

тут плесенью, там инеем покрытый...

И стала жизнь от этой простоты

еще сложней. По ледяной громаде

я заскользил. Догадки мировые

все, древние и новые,- о цели,

о смысле сущего - все, все исчезли

пред выводом твоим неуязвимым:

ни цели нет, ни смысла; а меж тем

я втайне знал, что есть они!.. Полгода

так мучусь я. Бывают, правда, утра

прозрачные, восторженно-земные,

когда душа моя - подкидыш хилый

от солнца розовеет и смеется

и матери неведомой прощает...

Но, с темнотой, чудовищный недуг

меня опять охватывает, душит:

средь ужаса и гула звездной ночи

теряюсь я; и страшно мне не только

мое непониманье,- страшен голос,

мне шепчущий, что вот еще усилье

и все пойму я... Гонвил, ты любил

свою жену?..

Гонвил

Незвучною любовью,

мой друг,- незвучной, но глубокой... Что ж

меня ты спрашиваешь?

Эдмонд

Так... Не знаю...

Прости меня... Не надо ведь о мертвых

упоминать... О чем мы говорили?

Да - о моем недуге: я боюсь

существовать... Недуг необычайный,

мучительный,- и признаки его

озноб, тоска и головокруженье.