– Успокойтесь, гражданка, сядьте. Вашему внуку ничего плохого не делают.

Он усадил старуху на стул. Она секунду молчала, потом соскочила и застучала палкой.

– Отдайте крест!

– Крест мы вам вернем, и виновного накажем, - сказала Галина Афанасьевна.

– Отдайте паспорт, я сама его определю. Мой внук!

Галина Афанасьевна тоже встала со стула и подошла к старухе.

– Не забывайте, - заговорила она спокойно, - у вашего внука вся жизнь впереди. Неужели вы хотите испортить ему жизнь? Знайте же: никто вам этого не позволит.

– У нас свобода религии, - закричала старуха, - а вы притесняете. Церковь хотите закрыть?

– Правильно, у нас свобода вероисповедания, молитесь сколько угодно, но мы имеем право убеждать вас и вашего внука.

– Он хочет петь в церкви. У него голос хороший.

– А может быть, он хочет выступать в нашей самодеятельности, вмешался директор.
– Вот что... Пусть внук сам распорядится своей судьбой, без вашего принуждения.

– Богохульники, вероотступники, гореть вам в вечном огне. Подождите, еще постигнет вас божья кара.
– Старуха потрясла сухоньким кулачком. Митя у меня воспитан в страхе божьем, не пойдет он за вами.

В это время открылась дверь и вошел Митя, сопровождаемый Иваном Сергеевичем, Олей, Юрой и Васей.

– А ну, сейчас же домой!
– крикнула старуха.

Митя побледнел, потупился. Потом неожиданно смело посмотрел в глаза бабушке.

– Я домой не пойду!
– твердо сказал он.

Мите хотелось рассказать о том, как он мучился, сидя в полутемной комнате. Он вдруг представил, что будет с ним, если он уйдет навсегда из школы. В церковь ведь он всегда заходил с внутренним содроганием. Его пугали поп, заунывное пение стариков и старух, истово крестившихся на иконы. Его пугало замогильное чтение библий по вечерам.

"Смирение, смирение..." - твердила старуха, проклиная всех на свете.
– "Мать, уходя на тот свет, мне наказывала вывести тебя в люди. Слушай меня!" - поучала она каждое утро и каждый вечер.

"Нет, так нельзя жить. Пусть смеются надо мной ребята, но я останусь в училище", - решил Митя и сказал:

– Не сердись на меня, бабушка, но я останусь с ребятами.

Ярков протянул старушке крестик.

– Виноват, я отрезал. Возьмите, ваш внук не соглашается больше его носить.
– Ярков усмехнулся.
– Тяжелый очень, не под силу.

Глава тридцатая

НЕСЧАСТЬЕ

На большой перемене Оля позвала Юру с Костей в комсомольскую комнату. Она хочет по-товарищески поговорить с ними. Они, двое изо всей группы, бельмо на глазу.

– Зачем поступали в училище?
– Оля ждала ответа, но друзья угрюмо молчали.
– Обидно за вас. Явитесь в МТС, подумают, приехали настоящие механизаторы. Ведь не какие-нибудь краткосрочные курсы окончили, а училище!.. Остановится в поле трактор - что будешь делать? Будешь плакать. Спросить не у кого, Петр Александрович далеко. Прибежишь к механику, скажешь: "Остановился". "А что неисправно?" "Не знаю, остановился и стоит". "Как же ты не знаешь, вас целый год учили!" "Учили, да мы туда-сюда, шалтай-балтай!" Подумай, Костя, подумай, Юра, - не для меня, для себя надо учиться.

– А ты будешь мне помогать?
– спросил Юра.

– Все помогут вам.

– А я хочу с тобой заниматься.

Оля пожала плечами.

– Я согласна, что же с тобой поделаешь.

А Костя хотел уехать. Но что-то его удерживало. Что - он и сам не зная. Может быть, ребята стали другими после случая с Полевым? "Как они беспокоились о Мите... может быть, и обо мне будут беспокоиться, - Костя усмехнулся.
– Нет, обо мне не будут. Обрадуются, что избавились от драчуна и двоечника... О Юре еще, может быть, и побеспокоятся. А что если одному уехать?" И пока они шли к Юркиному складу, эта мысль все больше и больше укреплялась в нем.

Юра уже несколько дней обещал показать Косте свое "хозяйство". Свернули за ремонтные мастерские. У самой ограды огляделись. Юра подошел к старой урючине и сунул руку в дупло, вытащил сверток и торжественно развернул его.

– Поджигало!
– радостно воскликнул Костя.
– Добрая штука! Молодец, Юрка.
– Костя любовно разглядывал трубку, искусно прикрепленную к деревянной рукоятке.

– Заряженный!
– предупредил Юра.

Костя о чем-то задумался, потом весело улыбнулся.

– Пальнем?

– Не надо, - опасливо ответил Юра.
– В горах попробуем.

– Надо испытать, - настаивал Костя.
– Может, ерундовый...

– Как хочешь, я стрелять не буду, - отказался Юра.

– Я тебе и так не дам, - усмехнулся Костя. Он прикрепил листок бумажки к урючине, отмерил десять шагов и, крепко сжав рукоятку, прицелился.

В памяти Юры отчетливо всплыл разбитый лоб Васи, и он на всякий случай отошел подальше от товарища.

Костя поднес горящую спичку к боковому отверстию трубки. Раздался выстрел, что-то прожужжало мимо уха Кости. Ярков побледнел, прикусив до крови нижнюю губу. В руках у него осталась одна рукоятка.