– Этот Тюменев очень много рассказывал интересных вещей, - снова начал Янсутский.

Граф Хвостиков при этом взглянул на него.

– А именно?
– спросил он.

– Да разные там разности!
– отвечал Янсутский.
– О некоторых переменах, предполагаемых в министерстве... о своих беседах с разными высокопоставленными лицами... об их взглядах на Россию! (Но более точным образом определить, что ему рассказывал Тюменев, Янсутский не мог вдруг придумать: как человек практический, он владел весьма слабым воображением.) В такие откровенности пустился, что боже упаси!.. Понравился, видно, я ему очень!
– заключил он, вставая и беря свою саблю.

– А мне еще, Петр Евстигнеич, надобно с вами два слова сказать!.. проговорила при этом Домна Осиповна.

– Ваш слуга покорный!
– отвечал ей Янсутский.

– Но только по секрету!..
– присовокупила Домна Осиповна.

– И по секрету могу!
– подхватил Янсутский.

Они оба пошли.

– Вы не ревнуете?
– спросила Домна Осиповна, оборачиваясь к Меровой.

– Немножко ревную!
– отвечала та.

В следующей комнате Домна Осиповна и Янсутский сели.

– Послушайте, - начала она заискивающим голосом, - у меня есть теперь свободные деньги... Я бы желала на них приобресть акции Хмурина - где бы мне их достать?

– На бирже сколько угодно.

– Да, но на бирже они дороже своей цены...

– Еще бы!.. И главное, что с каждым днем поднимаются и будут еще подниматься.

– Вы думаете?
– проговорила Домна Осиповна, и глаза ее при этом блеснули каким-то особенным блеском.

– Уверен в том!.. А на какую сумму вам нужно этих акций?

– Я еще этого не определила точно!
– отвечала уклончиво Домна Осиповна.
– Акции Хмурина, конечно, теперь очень хорошо стоят, но они могут и понизиться, все-таки это риск!.. У Хмурина, говорят, много еще их на руках, и он их дает некоторым знакомым по номинальной цене.

– Кому же он дает?.. Лицам, от которых сам в зависимости. Впрочем, Хмурин будет у меня на обеде... Попробуйте, скажите ему об этом! проговорил Янсутский.
– Он нежен с дамами.

– Нежен?
– спросила, усмехнувшись, Домна Осиповна.

– Очень даже. Вы сначала, будто шутя, попросите у него, а потом и серьезно скажите.

– Понимаю; но и вы словечко замолвите ему с своей стороны; он, говорят, вам ни в одной просьбе не отказывает!..

Янсутский пожал плечами.

– Пока еще не отказывал ни в чем; извольте, я ему скажу!

– Пожалуйста!

У графа Хвостикова в это время тоже шел об деньгах разговор с дочерью.

– У тебя нет рублей двухсот - трехсот?..
– спросил он будто случайно и совершенно небрежным тоном.

– Нет, папа, на вот, хоть возьми ключ и посмотри сам!
– отвечала та совершенно, как видно, искренно.

Граф некоторое время переминался.

– А этак заложить мне что-нибудь не можешь ли дать?

– Ни за что, папа!.. Ни за что!..
– воскликнула, точно даже испуганная этой просьбой, Мерова.
– Петр Евстигнеич и за браслет тогда меня бранил очень, бранил и тебя также.

– Как же он меня бранил?
– имел неосторожность спросить Хвостиков.

– Просто подлецом тебя называл, - объяснила откровенно дочь.

Янсутский и Домна Осиповна возвратились и вскоре затем оба уехали, а граф Хвостиков, желая сберечь свои единственные три рубля, как ни скучно ему это было, остался у дочери обедать.

Глава VII

Петр Евстигнеевич Янсутский в день именин своих, часов еще в десять утра, приехал в один из очень дорогих отелей и объявил там, что он человекам восьми желает дать обед; потом, заказав самый обед, выбрал для него лучшее отделение отеля и распорядился, чтобы тут сейчас же начали накрывать на стол. Затем он съездил, привез и собственными руками внес в избранное им отделение монстры-ананасы, которые, когда уложили их на вазы, доставали своею зеленью чуть не до потолка. Янсутский остался этим очень доволен; но зато в ужас пришел, когда увидел приготовленные для обеда канделябры, - ни дать ни взять какие бывают на похоронных обедах. Он немедля приказал их взять к черту, послал в магазин и велел оттуда принести прежде еще им виденные там четыре очень дорогие, из белой бронзы, многосвечные шандалы и купил их - с тем, чтобы после отпразднования они были отправлены к m-me Меровой. По случаю пыли на драпировке, коврах и на мебели у него вышла целая история с хозяином отеля. Янсутский требовал, чтобы позвали обойщика и всё бы это выбили, вычистили. Хозяин-француз, с своей стороны, уверял, что у него все выбито, чисто; а Янсутский кричал, что у него все не чисто. Француз вспыхнул от гнева, и только надежда получить с господина полковника порядочный барыш удержала его в границах приличия, и он даже велел все исполнить по желанию Янсутского, который потом прямо из отеля поскакал к Меровой. Он застал ее чуть не в одном белье, раскричался на нее жесточайшим образом за то, что она накануне, на каком-то дурацком вечере, просидела часов до пяти и теперь была с измятой, как тряпка, кожею, тогда как Янсутский никогда в такой степени не желал, как сегодня, чтобы она была хороша собою.

* * *

Домна Осиповна, в свою очередь, тоже немало хлопотала по случаю предстоящего обеда. Она еще заранее сказала Бегушеву, что хочет приехать на обед с ним вместе и даже в его экипаже. Бегушева несколько удивило это.

– Но ловко ли будет?
– спросил он.

– Очень ловко!.. Я с сегодняшнего дня вовсе не намерена скрывать наших отношений, - пояснила Домна Осиповна.

Мы знаем, что она перед тем только покончила с мужем все дела свои.

Бегушев промолчал, но в сущности такое ее намерение ему не понравилось. По его понятиям, женщине не стараться скрывать подобных отношений не следовало, потому что это показывало в ней некоторое отсутствие стыдливости.