Бегушев провел рукой по своей довольно еще густой гриве волос.

– Наши отношения поэтому должны быть кончены?
– спросил он с дрожанием в голосе.

– Зачем же кончены?
– спросила с кроткой усмешкой Домна Осиповна.
– Я схожусь с мужем для виду только; мы будем только жить с ним под одной кровлей... Я даже ему сказала, что люблю тебя!

Бегушев при этом поглядел ей пристально в лицо.

– Главное, - снова продолжала она, - что я мужу всем обязана: он взял меня из грязи, из ничтожества; все, что я имею теперь, он сделал; чувство благодарности, которое даже животные имеют, заставляет меня не лишать его пяти миллионов наследства, тем более, что у него своего теперь ничего нет, кроме как на руках женщина, которую он любит... Будь я мужчина, я бы возненавидела такую женщину, которая бы на моем месте так жестоко отнеслась к человеку, когда-то близкому к ней.

Бегушев понимал, что в словах Домны Осиповны была, пожалуй, большая доля правды, только правда эта была из какого-то совершенно иного мира, ему чуждого, и при этом почему-то, неведомо для него самого, пронесся перед ним образ Натальи Сергеевны. Бегушев припомнил, как она приехала к нему на гауптвахту, когда он содержался там за дуэль с ее мужем, припомнил, как она жила с ним в лагере на Кавказе и питалась одними сухарями с водой. От окончательно прилившей крови к голове Бегушев встал и начал ходить по комнате. Домна Осиповна ожидала, что сейчас вот разразится над ней буря, и трепетала всеми нервами; но Бегушев только сел на довольно отдаленное кресло и понурил голову. Домна Осиповна видела, что он сильно страдает.

– Я не знаю, собственно, что тебя так сильно может тут тревожить? спросила она тихим-тихим голосом.

– Меня?
– переспросил Бегушев.

– Да.

– Ложь - всеобщая, круговая, на которой должна устроиться вся будущая жизнь наша!
– проговорил он.

– Сходясь с замужней женщиной, надобно было быть готовым на это! сказала Домна Осиповна опять тихим голосом.

– Но я полагал, что ты не имеешь к мужу никаких обязательств - ни нравственных, ни денежных!..

Разговор этот был прерван приходом горничной, которая доложила Домне Осиповне, что Михаил Сергеевич просит позволения прийти к ней.

– Хорошо, я тебе сейчас скажу!
– ответила ей торопливо Домна Осиповна.

Горничная ушла.

– Муж может прийти ко мне?
– спросила Домна Осиповна Бегушева.

– Конечно!..
– разрешил тот.

Домна Осиповна вышла и что-то приказала горничной.

Супруг ее вскоре явился. Оказалось, что он почти еще молодой человек (Олухов был ровесник жене своей), очень недурен собой, весьма приличный в манерах. Он вошел заметно сконфуженный. Домна Осиповна познакомила его с Бегушевым.

– Муж мой!.. Александр Иванович Бегушев, - сказала она.

Тот и другой поклонились друг другу.

– Как я вам благодарен, - начал Олухов первый, - жена рассказывала мне, что за границей вы были так добры к ней, приняли такое в ней участие, когда она была больна...

Бегушев на это молчал. В воображении его опять носилась сцена из прошлой жизни. Он припомнил старика-генерала, мужа Натальи Сергеевны, и его свирепое лицо, когда тот подходил к барьеру во время дуэли; припомнил его крик, который вырвался у него, когда он падал окровавленный: "Сожалею об одном, что я не убил тебя, злодея!"

Домна Осиповна видела необходимость уж с своей стороны поддержать разговор.

– Я и нынешнее лето непременно поеду за границу, - сказала она как будто бы мужу.

– Что ж, можно, - отвечал тот, - а я останусь по делам в Москве...

– Вы на постоянное жительство переехали в Москву?
– спросил его Бегушев.

Олухов заметно растерялся.

– Не думаю, чтобы совсем! От обстоятельств это будет зависеть!.. проговорил он и затем обратился к жене: - Я пришел к тебе, чтобы ты приписала в письме моем к дедушке.

– Давай!
– сказала Домна Осиповна и, взяв у мужа приготовленное им письмо к деду, подошла к своему столику и принялась писать.

Бегушев и Олухов сидели молча.

Домна Осиповна спешила дописать письмо, чтобы снова поддержать беседу; но когда она кончила, то Бегушев уже взялся за шляпу. Домна Осиповна обмерла.

– Куда же вы так рано?
– сказала она, подавая небрежно письмо мужу.

– Я устал, и при том нездоровится, - произнес Бегушев сколько только мог ласковым голосом; потом он раскланялся с Олуховым и пошел.

Домна Осиповна пошла проводить его.

В гостиной она его остановила.

– Послушай, ты сердит на меня, ты взбешен?
– спросила она задыхающимся голосом.

– Нет же!
– отвечал Бегушев.

– Но отчего ты такой ужасный, страшный?..

– Оттого, что, как я тебе и говорил, ложь воцарится во всех нас, как это и было нынешний вечер!
– отвечал ей знаменательно Бегушев.

– Это ничего, все устроится!
– полувоскликнула Домна Осиповна.
– Люби только меня, а я тебя безумно, страстно люблю! Приедешь завтра?..