– Питанье питанью рознь; позвольте вас спросить: вы пьете вино?

– Пью, и много!

– А сколько?

– Бутылки по три в день красного вина.

Лицо доктора исполнилось удивления.

– Теперь позвольте мне вам рассчитать, - начал он с знаменательным видом.
– В год, значит, вы выпиваете около тысячи бутылок; разделите это число бутылок на ведра, и мы получим семьдесят ведер; это - целое море!

В глазах Бегушева отразилась досада.

– А вы не пьете ничего?
– спросил он с своей стороны доктора.

– Ничего почти не пью!
– отвечал тот.

– Ну, а мяса вы едите, и по скольку?
– продолжал его допрашивать Бегушев.

– Мяса я ем фунта три в день, - отвечал доктор.

– Неправда: больше съедите - фунта четыре, а потому в год вы проглотите около пятидесяти пудов; это почти два быка!

– О, то совсем другое дело!
– воскликнул Перехватов.

– Совершенно одно и то же; и как вы не понимаете, что все, что поглощается нами в течение времени, в течение этого же времени и растрачивается! Я убежден, что ваше остроумное исчисление пришло только сию минуту вам в голову, так что вы не успели хорошенько обдумать, как оно неосновательно...

Все эти слова Бегушев произнес почти строго - наставническим тоном.

Перехватов не знал, сердиться ли ему на своего нового пациента или внутренне смеяться над ним, и, сочтя последнее за лучшее, не выразил даже в лице никакого неудовольствия.

– Чрезвычайно вы строги в ваших приговорах, - проговорил он, - и, как видно, сильно не любите докторов.

– Настолько же, как и других людей, хоть убежден, что докторская профессия есть самая лживая из всех человеческих профессий!

– Мысль для меня совершенно новая!
– сказал насмешливо доктор.

– Мысль весьма простая, - не унимался Бегушев.
– Скажите, сколько раз в день вы солжете умышленно перед вашими больными?

Если бы Перехватов видел Бегушева в другой, более бедной, обстановке, то, может быть, наконец обиделся бы при таком вопросе; тут же опять успокоил себя тем, что на слова людей болеющих и раздражительных не стоит обращать внимания.

– Очень много, - отвечал он откровенно, - но мы это делаем для блага: ложь часто бывает во спасение!

– Согласен, что во спасение, только все-таки согласитесь, что каждый день лгать скучно!

– Да, скучно!
– не оспаривал доктор и поднялся с кресел, чтобы закончить свой визит.
– А рецептик вам позвольте прописать!
– присовокупил он.

– Против чего?
– спросил Бегушев.

– Против желчи!.. Очень ее у вас много накопилось!.. В брюшной полости вашей, должно быть, сильное раздражение!

– У меня там ад!

– Вот видите!..
– проговорил доктор и прописал рецепт.
– Угодно вам будет принимать или нет предлагаемое мною средство, это дело вашей воли, а я свой долг исполнил!.. Завтра прикажете вас проведать?

– Пожалуйста!..
– произнес мрачно Бегушев.

Доктор раскланялся с ним и вышел. В следующей комнате к нему обратилась Домна Осиповна.

– У Александра Иваныча, значит, ничего нет серьезного?
– спросила она с оттенком некоторою беспокойства.

Доктор пожал плечами.

– И есть, и нет!.. Мизантропия в высшей степени. Вы, я думаю, слышали наш разговор: каждое слово его дышало ядом.

– Но в этом ничего нет опасного?

– Опасного, конечно, нет; но ему самому, вероятно, очень тягостна жизнь.

Эти слова доктора нисколько не обеспокоили Домну Осиповну: она твердо была уверена, что вся мизантропия Бегушева (что такое, собственно, за болезнь мизантропия, Домна Осиповна хорошенько не понимала), - вся его мизантропия произошла оттого, что к ней приехал муж.

– От этой болезни я надеюсь вылечить его, - сказала она.

– Без сомнения!..
– воскликнул Перехватов.
– Женщины в этом случае гораздо полезнее докторов! Кто любит и любим, тот не может скучать и хандрить!

Домна Осиповна нисколько не оскорбилась на такое откровенное замечание доктора, который, все еще находясь под влиянием беседы с Бегушевым и как бы не удержавшись, присовокупил:

– Какой, однако, чудак господин Бегушев; я лечу во многих барских и купеческих домах, но и там, даже между людьми самыми отсталыми, не встречал таких оригиналов по мысли.

– Оттого, что он умнее этих людей, - заметила Домна Осиповна.

– Конечно, оттого!
– подтвердил доктор, но вряд ли втайне думал это.

В передней Домна Осиповна, подавая ему на прощанье руку, вместе с тем передала и десятирублевую бумажку, ценность которой Перехватов очень точно определил по одному осязанию и мысленно остался не совсем доволен такой платой. "Хотя бы за массу ругательств на докторов, которую я от господина Бегушева выслушал, следовало бы мне заплатить пощедрее!" - подумал он.