– Не правда ли, как хорош этот театр!
– говорил он Бегушеву.

– Нет, нехорош!
– отвечал тот.

Генерал был удивлен таким мнением.

– Чем?
– спросил он.

– Пестро и линий ломаных много!

– Да, но согласитесь, что и вид сундука, как у наших театров, не очень приятен!

Бегушев на это ничего не ответил и пошел еще раз обходить кругом театр. Генерал тоже последовал за ним, но ему скоро сделалось это скучно.

– Где вы завтракаете?
– спросил он Бегушева.

– Где придется!
– отвечал тот.

– В таком случае пойдемте вот тут недалеко к Адольфу Пеле, в недавно открытый ресторанчик - прелесть что такое!

Бегушев согласился.

В ресторанчике Адольфа Пеле, должно быть, очень хорошо знали генерала и бесконечно его уважали, потому что сейчас же отвели ему маленькое, но особое отделение. Усевшись там с Бегушевым, он произнес, с удовольствием потирая руки:

– Вы, конечно, ничего не будете иметь против спинки молодого барашка? сказал он Бегушеву.

– Напротив, я всегда за это блюдо!

Генерал приказал приготовить сказанную спинку, пояснив при этом главному гарсону, что друг его, Бегушев, такой же, если не больший, гастроном, как и сам генерал.

– О, один вид monsieur... (фамилию Бегушева француз не запомнил сразу)... вид monsieur говорит это.

Баранья спинка скоро была подана. Генерал с классическим мастерством разрезал ее и одну половинку положил Бегушеву на тарелку, а другую себе.

– Вы согласны, что парижская баранина - лучшая в мире?
– говорил он.

– Кавказская, по-моему, лучше!..
– сказал Бегушев.

– Так!.. Так!.. Виноват, я и забыл это!
– воскликнул генерал.
– Вообще, mon cher, я очень счастлив, что встретил вас, - продолжал он, удовлетворив первое чувство голода.

Бегушев поблагодарил его.

– Я чрезвычайно люблю всех москвичей, даже самую Москву - грязноватую, конечно, но в которой в то же время есть что-то родное, близкое сердцу каждого русского человека!

– Может быть, эта самая грязь и есть нам родное!
– произнес, усмехаясь, Бегушев.

– Может быть, - согласился генерал, - но, как бы то ни было, я Москву люблю!

– А я, напротив, всегда считал вас заклятым петербуржцем, - продолжал Бегушев с прежней усмешкой.

– Нет!.. Нет!..
– возразил генерал.
– Особенно последнее время, особенно!.. Когда все там как-то перессорились...

Бегушев вопросительно взглянул на него.

– Чего лучше было наших отношений с вашим другом Ефимом Федоровичем Тюменевым, - объяснил генерал, разводя своими небольшими руками.
– Он каждую неделю у нас обедал... Жена моя, вы знаете, была в постоянном восторге от него и говорила, что это лучший человек, какого она когда-либо знала, - а теперь мы не кланяемся!

Бегушев усмехнулся.

– Из-за службы, вероятно, что-нибудь вышло?
– спросил он.

Генерал пожал плечами.

– Из-за службы, если хотите... Впрочем, прежде надобно рыбу заказать: барбю, конечно?

– Хорошо, - одобрил Бегушев.

– Барбю с этим... моим соусом!
– сказал генерал гарсону.

– Oui, monsieur!* - отвечал тот.

______________

* Да, сударь! (франц.).

Генерал снова приступил к своему рассказу.

– Прошлой зимой с письмом от Ефима Федоровича вдруг является ко мне... вы непременно знаете его... является граф Хвостиков.

– Хвостиков с письмом от Тюменева?
– переспросил Бегушев.

– Да!.. С письмом, где Ефим Федорович просит меня определить графа Хвостикова на одно вакантное место. Я давным-давно знаю графа лично... всегда разумел его за остроумного бонмотиста и человека очень приятного в обществе; но тут вышел такой случай, что лет пятнадцать тому назад он уже служил у меня и занимал именно это место, которого теперь искал, и я вынужденным был... хоть никогда не слыл за жестокого и бессердечного начальника... был принужден заставить графа выйти в отставку.

– За что?
– спросил Бегушев.

Генерал пожал плечами.

– Он растратил у меня казенные деньги!..

Последние слова генерал хотя и говорил по-русски во французском ресторане, но все-таки счел за лучшее сказать почти шепотом Бегушеву.

– Так что я, спасая уже честь моего ведомства, внес за него, и внес довольно значительную сумму - понимаете?

– Понимаю, - проговорил Бегушев.

– Графу я, конечно, не напомнил об этом и только сухо и холодно объявил ему, что место это обещано другому лицу; но в то же время, дорожа дружбой Ефима Федоровича, я решился тому прямо написать, и вот вам слово в слово мое письмо: "Ефим Федорович, - пишу я ему, - зная ваше строгое и никогда ни перед чем не склоняющееся беспристрастие в службе, я представляю вам факты...
– и подробно описал ему самый факт, - и спрашиваю вас: быв в моем положении, взяли ли бы вы опять к себе на службу подобного человека?"