– Что ж, пожалуй, достаточно. Если меня завтра попросят выступить... Что ты сказала, Китти?

– Ты отлично знаешь, Джеймс, что я сказала, - ледяным тоном процедила Китти.
– Хватит вешать мне лапшу на уши. Как зовут женщину, которая была здесь с тобой?

Джеймс насупился.

– Может, хватит уже этой ерунды, Китти? Что на тебя нашло? Перепила ты, что ли?

Китти, скривив губы, указала на клюшку.

– Смазывать клюшку в два часа ночи! Нужно быть сумасшедшей, чтобы тебе поверить.

– Чтобы масло впиталось как следует, нужно время, - спокойно пояснил Джеймс.
– В последнюю минуту никто этого не делает. Между прочим, ты так и не ответила, что делаешь здесь сама. Каким ветром тебя занесло? Может, у тебя тут свидание назначено?

Китти вспыхнула.

– Не смей разговаривать со мной в таком тоне, Джеймс!

– Ты сама ведешь себя совершенно непозволительно, - заметил Джеймс.

– Просто... я увидела здесь... свет, - сбивчиво промолвила Китти.
– И подумал... может, хулиганье какое сюда забралось, или вандалы...

– В таком случае тебе следовало вызвать полицию. И чего ты вообще всполошилась-то? Можно подумать, что этот павильон - твоя собственность. Какое тебе дело до того, чем тут занимаются?
– Он вытер руки досуха. Пойдем. Я отвезу тебя домой.

– Я не нуждаюсь в твоих...

– Как знаешь, - устало вздохнул Джеймс.
– Тогда - вали отсюда.

– Значит я права, - прошипела Китти, - и ты действительно был здесь не один.
– Уперев руки в бока и вытянув шею, она напомнила Джеймсу разъяренную гусыню.
– Не рассчитывай, что тебе удалось меня провести.

– Китти!
– в сердцах произнес Джеймс, устремив испепеляющий взгляд на расфуфырившуюся кузину.
– Будь добра - проваливай отсюда, пока цела!

Двадцать минут спустя Джеймс отомкнул дверь особняка Бернарда Кайта-Фортескью. Ввалившись в кабинет, он смешал себе виски с содовой, а затем плюхнулся в мягкое кресло и, вытянув перед собой ноги и попивая ароматный, приятно щекочущий горло напиток, предался сладостным воспоминаниям.

Просто поразительно, сколько невероятных событий случилось за один лишь вечер. Еще несколько часов назад, покидая дом Кайта, он ощущал себя настоящим праведником. За десять дней, проведенных в Уиндлбери-Снайпе, он вылечил нескольких ребятишек с легкими недомоганиями, внимательно выслушал жалобы пары дюжин стариков, посочувствовал, как водится, ну и, пожалуй все. Ни одного предосудительного поступка, ни единого опрометчивого шага сам Кромвель с готовностью наградил бы его за пуританство. Разочарованной Китти оставалось лишь кусать локти от отчаяния.

Потому, наверное, она и вытащила его сегодня к Бьюкененам-Смитам.

А ведь всего три-четыре дня назад он каким-то чудом ускользнул от искушения, которое вполне могло стоить ему карьеры. Прямо на улице, перед почтой, ярко накрашенная рыжеволосая девица в брючках, столь обтягивающих, что он без труда разглядел мельчайшие детали строения её лона, и в почти прозрачной блузке, вдруг ни с того, ни с сего призывно заулыбалась ему. Воодушевленный Джеймс уже открыл было рот, чтобы пригласить её прокатиться, когда девица на ломаном английском пояснила, что знает его со слов его тетки, оказавшейся близкой приятельницей мужа девицы. Джеймс тут же мысленно скомандовал себе дать задний ход, но иностранка вцепилась в него бульдожьей хваткой. Назвалась она графиней Наташей Чимаролли...

Чпок! Джеймс вспомнил. Тетя Агата говорила ему про этих людей. Супружеская чета из Швейцарии. Граф - крупный банкир и большая умница, отличался тихим, почти застенчивым нравом. Он купил себе здесь старинный особняк, ближе к побережью. На время реконструкции этого дома лорд и леди Уиппл, давно знавшие графа, уступили ему собственный особняк на время своего отъезда. Тетя Агата неоднократно подчеркивала, что Чимаролли уважаемая и пожилая пара, что ни граф, ни графиня почти не говорят по-английски, что оба они страшно робкие и мечтают лишь об одном: чтобы их не беспокоили. Вот почему они приобрели особняк в такой глуши.

Итак, эта размалеванная рыжеволосая девица - графиня Чимаролли! Вовсе не пожилая и уж отнюдь не робкая. На дикой помеси английского, немецкого и итальянского она пояснила Джеймсу, что лично сама с леди Кутилоу, а также с лордом и леди Уиппл, не знакома, но вот муж её - "ихь задакычний фрейнд, то есть дрюг, но не фидель ихь со фремени расфод з перфой фрау, дфа года назад." Сама же она просто умирала от желания познакомиться с этими расчудесными людьми, а тут женщина на почте как раз указала ей через окно на молодого доктора - "дас ист, мол, как раз плюмьянницек фашей леди Кьютилоу"...

– Понимаю, - сдержанно произнес Джеймс.

В следующий миг душа его ушла в пятки. Графиня взяла его под руку, и он затравленно оглянулся по сторонам. Если граф и правда столь застенчив, как о нем говорят, и столь близок с его теткой, то было верхом неосторожности "засветиться" в обществе его начисто лишенной застенчивости супруги. Между тем Наташа, вцепившись в его руку пальцами с длинными, ярко-зелеными ногтями, и обдавая его ароматом дорогих духов, столь сильных, что у Джеймса заслезились глаза, сбивчиво объясняла на своем кошмарном жаргоне, что вообще-то они с мужем живут в Цюрихе и в Милане, а во всей Англии кроме леди Кутилоу и четы Уипплов никого больше не знают, а потому без они чуфстфофать себя софсем заброшень. Муж её, как оказалось, часто пропадал в Лондоне, где совещался с тамошними финансовыми воротилами, но он, как и сама Наташа, будет безмерно счастлив, если Джеймс как-нибудь заскочит к ним в гости. Поплавать в бассейне, например. Ф любой фремя. Сама графиня проводила у этого бассейна почти все свободное время, благодаря чему и приобрела этот сказочный загар. "Прилездный, нихт вар? Не прафда ли?" - спросила она, задирая блузку и демонстрируя Джеймсу бронзовый пупок. Граф сказал ей как-то раз: "Разыскай этот молодой доктур, плюмьянницек леди Кьютилоу, штоп он тебя разлекайствовал. Ферштейн?"