Рысс Евгений
Шрифт:
Над столиком висела лампа, и свет её казался Соломину удивительно ярким. Негромко шумел самовар. Окна были закрыты ставнями и наглухо занавешены шторами. Соломину на секунду показалось, что всё приснилось ему. Может быть, не было ничего: ни войны, ни оккупации, ни жизни в диком лесу. Просто встретились они, старики, чтобы сыграть партию в шахматы, попить чайку, поболтать. Вдруг Кречетов вздрогнул и стал прислушиваться.
– Ты не слышишь?
– спросил он.
– Патруль, кажется.
Действительно, с улицы глухо доносились шаги. Они прошли мимо дома и стихли. Кречетов снова развеселился, отхлебнул чаю и весело посмотрел на Соломина.
"Нет, - подумал Соломин, - всё это было и есть: и война и оккупация. В городе гитлеровцы, а мы, как звери, прячемся в норах".
– Ну, - сказал Кречетов, - рассказывай.
Соломин покачал головой.
– Я потом расскажу, - сказал он.
– Я всё это время жил так одиноко, что не знаю ничего. Сначала расскажи мне, что происходит в мире.
Кречетов покосился на окно, потом перегнулся через стол и прошептал:
– Под Москвою разбили!
– Это точно?
– шёпотом спросил Соломин.
Кречетов кивнул, рассмеялся и потёр руки. Потом он снова наклонился к Соломину.
– Под Сталинградом, - прошептал он, - окружили гитлеровскую армию и...
– Он сделал красноречивый жест.
– Уничтожили?
– спросил Соломин.
Кречетов кивнул и рассмеялся.
– Потом на Северном Кавказе... Потом под Таганрогом... В Донбассе, на Украине...
Глаза его смеялись, он торжествовал.
– Ну и что же теперь?
– спросил Соломин.
– Гонят!
– шепнул Кречетов.
– Куда?
– Обратно... В Германию.
Старики посмотрели друг на друга и рассмеялись.
– Вояки!
– сказал Соломин.
– Хозяева мира!
– Вот-вот...
– У Кречетова сделалось таинственное лицо.
– Подожди, я сейчас покажу тебе.
Снова покосившись на окно и прислушавшись, не слышно ли шагов на улице, он достал из ящика маленькую карту Европы, вырванную из учебника географии. Старики склонились над ней.
– Только осторожно, - сказал Кречетов, - не надо делать никаких пометок. Часто бывают обыски, и к картам очень присматриваются.
Старики долго сидели над картой и возбуждённо перешёптывались. Вглядываясь в извилистые линии рек и маленькие кружки городов, Соломин видел движение огромных армий, дым и пламя великих битв и близкое уже освобождение.
Потом Кречетов спрятал карту.
– Теперь рассказывай ты, - сказал он.
Прихлёбывая чай, Соломин стал неторопливо рассказывать о том, как судьба подкинула ему чужую девочку, как разыскал он Колю, как поселились они в лесном доме, как постепенно наладили хозяйство, как живут там втроём, точно робинзоны на необитаемом острове.
Кречетов слушал очень внимательно, удивлялся, качал головой, восторгался и несколько раз, взволнованный, вскакивал со стула и начинал шагать взад и вперёд по комнате.
– Я тебе завидую, - сказал он, когда Соломин кончил рассказ.
– С какой бы радостью я жил так, как ты, не слыша этих проклятых патрулей, которые всё время шагают под окнами!
Он посидел задумавшись, потом вздохнул и резким движением отставил пустую чашку.
– Ладно, - закончил он, - довольно! Чем больше об этом думаешь, тем больше расстраиваешься. Что же ты собираешься делать с Леной? Ведь отец её, может быть, жив.
– Если жив, - ответил Соломин, - мы найдём его после войны. Сейчас искать безнадёжно.
– Да-да, - задумчиво согласился Кречетов.
– Ты говоришь, полковник и часть его стояла здесь?.. Как его фамилия? Может, я слышал случайно.
– Рогачёв, - сказал Соломин.
– Рогачёв?
– переспросил Кречетов.
– А имя и отчество?
– Степан Григорьевич.
– Степан Григорьевич?
– Кречетов подался вперёд.
– И ты о нём ничего не слышал?
– Нет, ничего.
– Ну, уж действительно, должен сказать, ты жил, как медведь в берлоге!
– Да что такое? Что с ним случилось?
– Ничего не случилось, а только Степан Григорьевич Рогачёв ныне один из самых знаменитых генералов Красной Армии.
Наступила пауза. Старики молча смотрели друг на друга.
– Слушай, - сказал Соломин, - это же очень опасно. Что, если немцы доищутся, что дочь Рогачёва живёт у меня?
– Конечно, опасно, - согласился Кречетов.
– Тут даже поговаривали, что семья Рогачёва была в Запольске. Хорошо, что никто не знает, куда ты девался. Все думают, что ты погиб при бомбёжке.