А люди? Он стал их высматривать. Ближе всех, почти у самой его полуторки, находился человек, густо присыпанный пылью. Поджав по-портновски ноги, он сидел в мелком придорожном кювете. В плечо его плотно был вставлен затыльником приклад карабина. Человек не спеша стрелял вдогон улетающим самолетам, потом отложил карабин и охрипшим голосом лейтенанта Бутузова сказал:

– Не бежать, на второй заход пойдут.

Алексей, не решаясь встать, на локтях продвинулся ближе к большаку и теперь точно узнал взводного, а тот - его.

– Якушин, ты и по-пластунски умеешь?

Было необыкновенно радостно слышать этот насмешливый голос. Лейтенант, как всегда, был деловит, серьезен, и рядом с ним Алексей чувствовал себя спокойнее.

– А вы так всю бомбежку и просидели?
– спросил Якушин.

– Эге.

– И стреляли?

– Стрелял.

– У вас ведь "вальтер". Где же карабин взяли?

– Твой и взял, ты его в кабине оставил.

– Из карабина самолет не собьешь, - Якушин придвинулся еще ближе.

– Как сказать. Сбивали. Редко, но бывало. Да не в том суть. Главное, есть за что подержаться.

– Подержаться?

– То-то и оно. Оружие в руках - и на душе веселее, ты вроде при деле.

– Воздух! Воздух!
– послышались голоса.

Пикировщики, как и предвидел лейтенант, повернули на второй заход. Теперь они разбились на звенья по три и спустились низко, зависли над дорогой.

– Дайте карабин, - решился Алексей.

– Держи. Не теряйся, понял? Живы будем - не помрем.

Второй налет "юнкерсов" был куда опасней первого. Убедившись, что зенитного прикрытия нет, немецкие летчики вконец обнаглели. Они снижались и, по-коршуньи высматривая цели, ударяли пушечным огнем.

Алексей и не заметил первого самолета, только тень пронеслась. Бешеный рев услышал, когда пикировщик, просверлив воздух над колонной, взмыл ввысь. Удар ветра и мгновенный ужас вжали Якушина в придорожную пыль. Прильнув к земле, он ощутил под собой твердое тело карабина, и в секундную передышку перед заходом второго "юнкерса" вспомнил слова взводного: "Живы будем - не помрем".

Он уцепился за карабин, как утопающий за соломинку. Прижмурившись, выставил перед собой оружие, не целясь, ощупью нашел спусковой крючок и нажал на него. Больно толкнуло в плечо. Он подумал, что плохо, нетвердо держит карабин. Вдавил в плечо приклад. Потом передернул затвор и опять нажал крючок. Он стрелял, не разлепляя век, не видя штурмующих самолетов.

Почувствовав пустой щелчок вместо выстрела, открыл глаза: обойма вышла. Полез за другой в патронную сумку на поясе, достал и сменил. Над колонной пластался последний из пикировщиков. Самолет налезал, натыкался на ствол карабина, и Алексей, испытав мгновенную решимость, связал все вместе - узкую щелку прицела, дрожащий пенек мушки и черную массу надвигавшегося пикировщика. Он выстрелил и подумал, что попал, попал, не мог не попасть.

Но "юнкерс" уходил. Он не кренился, за ним не тянулся дымный хвост. Испытывая досаду, Якушин проводил его пристальным, твердым взглядом.

Он не знал, что впервые наблюдает за противником как настоящий солдат.

* * *

Прошло несколько минут после бомбежки. Испытывая душевную легкость и радостное удивление - жив и невредим!
– Алексей вместе с другими шоферами, ломая ногти, сдирал с "ЗИСа" полыхающий брезент, осыпал пригоршнями пыли тлеющие борта "газика", помогал закатить в кузов свалившуюся бочку солярки.

"Юнкерсы" сильно потрепали колонну, но не разгромили ее, как думал Якушин. Она оживала гудением автомобилей, командами, криками, бранью, стонами и хлопотливой возней людей. Они укладывали на машины убитых, бинтовали раненых, грузили разбросанное взрывами имущество. Все спешили оставить это проклятое место.

Торопился и Бутузов. Его задерживало ранение Курочкина и повреждения, которые получил трофейный тягач.

Курочкин был ранен легко. Маленький, со школьное перышко, осколок, видимо, на излете пропорол шинель и гимнастерку, впился в предплечье и застрял в мякоти.

– Бежал?
– строго спросил Бутузов, поддевая осколок острием ножа.

– А вы видели? Докажите!
– Бледнея, Курочкин отвел глаза от узкой кровоточащей ранки.

– И чего ради запрыгал как козел? Якушин, совсем зеленый, и тот лежмя лежал.

– Я ведь не прошусь в медсанбат.

– А я вас и не отправлю. Якушин, перевяжи ему царапину!

– Рану, лейтенант, и попомните, что я остался в строю.

Бутузов отошел к "крокодилу". Над его иссеченным радиатором с бульканьем и свистом поднимались клубы пара. Тускло поблескивали выломленные взрывом траки. Под раскрытым капотом змеились перепутанные электропровода.