Взводный меж тем встал, оправил шинель, загнал на правый бок сбившуюся кобуру с пистолетом, поглядел на часы и сказал:

– Мне пора к полковнику. Всем быть на местах. А ты, Якушин, найди Сляднева. Немедля.

– Где я его возьму?

– Возьмешь. Вместе ходили, вместе и ответ держать.

Значит, лейтенант все отлично помнил и ждал, что он, Алексей, сам расскажет об отлучке и отсутствии товарища.

Якушин было собрался идти искать Сляднева, но тот вскоре явился. Таким его Алексей никогда еще не видел. Обычно веселый, озорной, Василий теперь был задумчив и сумрачен. Он несколько раз прошелся по скрипучим доскам павильона, искоса поглядывая на Бюрке. Молча вытащил из кармана шинели тряпичный сверток. В нем оказался большой шматок сала. Положил его на скамейку подле Карнаухова.

– Закусите чем бог послал. Местные жители угостили.

– Ты где же гулял?
– спросил Карнаухов.

– По городу ходил, одного младшего лейтенанта искал. Трех наших танкистов немцы повесили, четвертый пропал, как в воду канул.

– Не знал, - вздохнул Каллнстрат.

– Ты что же, Алексей, и не рассказал?

– Не успел, - пробормотал Якушин.

В самом деле, почему промолчал он о том, как фашисты замучили танкистов? Не хотел расстраивать Карнаухова, которому и без того худо? Или беспокоился о том, как бы мгновенно вспыхнувший гнев шоферов не обрушился на Бюрке? Странно, неужели и после того, что увидел на церковной площади, он, Алексей, жалеет немца?

Сляднев коротко рассказал о казненных и вышел из павильона, поманив за собой Якушина. Как только за ними захлопнулась дверь, Курочкин достал из прикрепленного к брючному ремню чехольника ножик с наборной рукояткой из алюминия и плексигласа и аккуратно разрезал сало на четыре части. Одну - с нежно-розовыми пластинками мяса - взял себе, принялся быстро жевать.

– Горазд ты на готовенькое, Павел, - сказал Карнаухов.
– Почему на четверых поделил? А лейтенант? И немцу надо.

– Взводный у начальства подхарчится, а фрицу - шиш.

– А ну - режь на всех!

За дверьми павильона Сляднев остановил Якушина и сказал:

– Слушай, Леша, поглядел я на убитых танкистов, и сердце зашлось. Три года воюю, всего навидался, а не могу ихнего изуверства понять, нелюди, они, что ли?

– И я, Василий, об этом думаю.

– Так вот, давай с Бюрке поговорим, узнаем, что за человек.

– Ладно, - согласился Якушин.
– Ты спрашивай, я, как сумею, буду переводить.

Они вернулись в помещение. Сляднев прихватил два пружинных сиденья с полуторок, бросил на пол.

– Садитесь, в ногах правды нет. Побеседуем.

Они оказались друг против друга: Сляднев на продавленном автомобильном сиденье, немец - на своем меховом ранце. Карнаухов лежал, опершись на локоть. Курочкин стоял у приоткрытых дверей, чтобы видеть машины.

– Ты не спрашивай, в каком он полку служил, об этом уже дознались, сказал Якушину Василий.
– Ты вот что спроси: семья у него есть? Ну мать, отец, сестры, братья...

Алексей перевел.

– Я имею мать, двух сестер и одного брата, - ответил Бюрке, глядя на Сляднева. Очевидно, он понял, кто сейчас главный. Отвечал он в том же старательно-правильном школьном тоне, в каком спрашивал Якушин? "Хабен зи..." - "Ихь хабе..."

– А где отец? Погиб на фронте?

– Нет. Мой отец скончался от болезни и голода в 1924 году.

– Разжалобить хочет, - вставил Курочкин.

– Может, и правду говорит, - возразил Якушин.
– В двадцатые годы в Германии были кризис и безработица.

– А мать у него кто?

– Моя мать служит в гараже у господина Мюллера.

– Кем служит?

– Убирает она, уборщица, в общем, - перевел Алексей.

– Не буржуи. А сестры, братья ихние?

– Моя старшая сестра Ирмгард находится на сельскохозяйственных работах, мой брат Отто был часовым мастером, вернулся с фронта без руки. Не знаю, сможет ли он работать...

– Люди как люди, - задумчиво проговорил Сляднев.
– Ты спроси, где действовала его часть.

– Наш артиллерийский полк, - доложил немец, - двигался по маршруту: Львов, Винница, Одесса, Ростов... Здесь он принимал участие в боевых действиях. Затем проследовал на Кавказ...

"Проследовал" - так и сказал Якушин, гордясь точным переводом.

– На Кавказ?
– встрепенулся Сляднев.

– Да, Кавказ.

– Гляди, пожалуйста, земляка встретил, - вставил Курочкин.

Сляднев оставался серьезным и пристально глядел на немца.

– Где бывали на Кавказе?

– Мы часто переезжали, не помню.

– Пусть вспомнит.

– Город Краснодар, - напрягся немец.
– Усь... Усь-Лабянск...

– Стало быть, в Усть-Лабинскую наведывались, - Сляднев тяжело дышал. А на хуторе Чурилин не бывали?

– Были вы в маленькой деревне Чурилин?---перевел Якушин, внутренне напрягаясь, передавая скрытое ожидание Сляднева.

– Нет... Точно сказать не могу...

– Эх, Бюрке...
– выдохнул Василий.
– Скажи ему, Алеша, что были там фашисты, были они в моем Чурилйне. И в мой дом приходили... Стоит он на берегу Кубани, у самых плавней. И там, под ветлами, они шнапс хлестали, наши курки и яйки лопали, а потом петлю на шею моему кровному брату Георгию накинули, а ему и семнадцати лет не исполнилось. Повесили, как танкистов сегодня, и штыками искололи...