Шрифт:
Настя вывела Соню на зады.
– Про тебя тоже спрашивал, - сказала вдруг она, - но сердито как-то. Злой стал. Убьет, боюсь, а то бы разбудила его. Может, поговорили бы...
– Что ты, что ты, бог с тобой!
– отступила от нее Соня.
– Никогда! Я грязная... Он никогда меня больше не увидит, удушусь скорее!
– Ну, бог с тобой, Сонюшка, молись за Васю, трудно ему тоже, милая... Прощай.
Соня кинулась к Насте, зарыдала. Сквозь рыдания едва можно было разобрать ее слова, Настя успокаивала ее, но от этого Соне было, наверное, еще горше.
– Настенька... обе мы... несчастные с тобой... прощай.
Она резко оторвалась от Насти и побежала вниз, уже не скрывая громких рыданий...
5
В Каменку Соня приехала с отцом в тот момент, когда Ефима Олесина вели по дороге к штабу.
– Эй, сторонись!
– крикнул Макар бандитам, которые вели Ефима.
Те остановились, пропустив подводу.
На мгновение глаза Сони и Ефима встретились. Он узнал ее презрительная гримаса проползла по его окровавленному лицу. Соня сжалась под его взглядом. Отец соперницы... А как жаль его, как хочется сделать ему что-нибудь хорошее.
– Батя, видал Ефима-коммунара?
– тихо спросила Соня у отца.
– Видал, дочка. Пропал, бедняга... Убьют его, коли Сидор тут.
– Тут он, вон у штаба мечется.
Проезжая мимо штаба, Соня слышала, как часовой отвечал Сидору:
– Тебе русским языком сказано: до утра никого не примает. Хворает он.
– А Герман где? К нему пойду.
– В Ольшанку вызвали. Нет его.
Соня потянула отца за руку. Лошадь остановилась.
Из-за отцовской спины ей хорошо было видно, куда ведут Ефима.
За штабным домом, в глубине двора, стоял рубленый амбар. Туда сажали подозрительных, которых допрашивал Герман. В этот амбар и завели Ефима, закрыв за ним глухую, с железным засовом дверь.
Краем глаза Соня заметила, что к повозке бежит раздетый, без шапки Митрофан, но она не подала вида и все следила за Сидором.
А Сидор, увидев Митрофана, позвал к себе:
– Одевайся и становись на пост рядом с часовым. Головой ответишь, коль убежит из амбара мой заклятый враг. Ихнему часовому у меня веры нет, побасками их улестил, дьявол!
Митрофан прошел как можно ближе к повозке, поздоровался с Макаром и извинительным грустным взглядом посмотрел на Соню.
– Митроша, - тихо сказала она ему вслед, - зайди ко мне сейчас на минутку. Я у фельдшера стою.
Митрофан кивнул головой.
– Батя, - попросила Соня отца, когда они подъехали к дому, - ты у меня умный и добрый. Поезжай сейчас же в Федоровку, чтоб все видели, что ты уехал засветло. И жди там Митрофана. Он придет не один...
– Что ты задумала, дочка?
– тревожно перебил Макар.
– Что задумала, батя, то на сердце лежит. Не убивай меня лишним горем. Сделай, как прошу. Отвези их к станции...
– А крюк-то какой, доченька. Заподозрят.
– До станции Митрофан отвечает за все. Ты молчи. А один останешься говори, что дочь посылала сахару купить. Денег еще возьми.
– Она достала пачку денег.
– Откупись, коль что. Они все продажные! Я-то знаю!
– Ну, прощай, дочка... Господь тебя простит за добро.
Макар перекрестился и тронул лошадь.
Соня торопливо вошла в дом.
Вскоре прибежал Митрофан и, заметив, что Соня одна, кинулся к ней, впился пухлыми губами в ее холодную щеку. Но Соня отстранила его.
– Митроша, любишь меня?
– Зачем, Соня, такие слова говоришь?
– Так вот... пришел час испытать тебя.
Митрофан побледнел.
Соня прильнула лбом к его колючему подбородку и тихо добавила:
– Я приду вечером к амбару и, передам приказ командира полка привести арестованного.
– А кто там сидит?
– Дядя Ефим из Кривушинской коммуны... Юшка!
– О господи, Сидор убьет меня за него. Он ведь Тимошку у него убил.
– А тебе и не надо возвращаться к Сидору.
Митрофан обалдело уставился на Соню:
– Как так?
– Вместе с Юшкой уйдешь. До Федоровки под конвоем веди... Мой отец вас ждать будет на краю села. Гоните к станции. Там бронелетучка ходит. Тебя за Юшку простят.
Митрофан забормотал в страхе молитву, и Соня увидела, что глаза его трусливо остановились на иконе.
Митрофан упал на колени: