О разгроме отдельных банд газеты извещали ежедневно.

4

Антонов метался по комнате.

Герман сидел на крестьянской лавке у двери, понурив лохматую нечесаную голову.

Глаза Антонова застлало черной решеткой огромных мелькающих букв, которые он только что прочел в принесенных Германом газетах.

"Кронштадт наш!", "Торговый договор с Англией подписан!", "В Петрограде пущены заводы!" - эти заголовки с восклицательными знаками стояли в глазах, как призраки, не давали сосредоточиться. Тамбовские "Известия", которые он швырнул, не дочитав и до второй страницы, лежали на лавке, притягивали взгляд. Но он уже не мог взять газету в руки - они тряслись от бешенства. Не хотелось показывать Герману своей слабости.

– Читай вслух третью страницу!
– приказал Антонов Герману.

Герман нехотя взял газету и хриплым, пропитым басом прочел:

– "Ко всем участникам бандитских шаек. Полномочная комиссия Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета заявляет:

1. Советская власть строго карает подстрекателей и вожаков бандитских шаек, но она милостива к трудовым крестьянам, втянутым по недоразумению или обманом в это разбойное дело.

2. Рядовые участники бандитских шаек, которые явятся добровольно и с оружием в штаб красных войск, получат полное прощение. Те из них, кто является дезертиром, будут отправлены в Красную Армию без всякого наказания, остальные будут отпущены по домам на честное крестьянское слово..."

– Что?
– взвыл Антонов.
– Врешь, дай сюда!
– Он выхватил Из рук Германа газету и впился воспаленными глазами в строки.

"3. Вожаки и подстрекатели, - писалось дальше в газете, - если явятся добровольно и принесут чистосердечное раскаяние, будут преданы суду, но без применения высшей меры наказания; причем суду предложено применять в широких размерах условное осуждение, т. е. отпускать на свободу с указанием, что если совершит новый проступок, то будет взыскано вдвое.

4. Разграбленное в советских хозяйствах и кооперативах народное имущество должно быть возвращено.

Срок явки и возврата имущества до 5 апреля. Настоящее распоряжение прочесть на всех сельских сходах и вывесить в общественных зданиях..."

Антонов рванул газету, сложив вдвое, еще рванул и так рвал с неистовством и остервенением до тех пор, пока не посыпались из рук мелкие клочки.

– Своей рукой расстреляю, у кого найду листовки!
– зарычал он на Германа, топча обрывки сапогами.
– Объяви самую страшную казнь тем, кто сдастся! Головы выкручивай! Живыми в землю закапывай предателей! Семьи уничтожай беспощадно! Жги! Режь! Бей!

Тонкие губы со зловещими змейками по углам всегда плохо прикрывали его выступающие вперед челюсти, а теперь за посиневшими губами застыл хищный щербатый оскал. Даже видавший виды Герман вздрогнул, взглянув на Антонова.

А тот снова заметался по комнате, тиская дрожащие, покрытые холодным потом ладони.

Герман застыл, боясь пошевельнуться.

Когда шаги Антонова заглохли у окна, Герман покосился на него и, увидев, как тот шарахнулся от окна, схватившись за голову, с испугом подумал, что "полководец" сходит с ума.

– Кто там стоит?
– удушливым шепотом крикнул Антонов, не отрывая глаз от окна.

Герман кинулся к окну и вдруг - рассмеялся.

– Ты что смеешься?
– трясущейся рукой схватил Антонов Германа за грудки.
– Кто это?

– Да это Титок Гладилин из Борисоглебска, по прозвищу Анчутка. Чтоб страх нагонять на красноту, половину головы обрил. Ты сам нам рассказывал, что читал про сахалинских каторжников... Вот мы и учудили... А Титок-то, он придурковатый малость.

Антонов расслабленно опустил руку, его била дрожь.

– А ну позови его сюда!
– ляская зубами, зловеще прошептал Антонов.

Герман привел Титка, огромного детину с изуродованным чьей-то искусной бритвой лицом.

Титок дотопал до середины комнаты, картаво отрапортовал и снял шапку, словно решил еще выгоднее показаться перед начальством, - его лохматая, всклоченная шевелюра, как и обросшее бородой лицо, была наполовину обрита. Теперь, без шапки, он выглядел еще страшнее, будто кто рассек его голову пополам и вместо второй половины приставил часть чужой, совершенно лысой, безбровой головы.

Антонов молчал, рассматривая Титка остановившимися мутными глазами.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

В начале апреля первый тамбовский полк, которым теперь командовал Маркин, попал в окружение в Пахотном Углу. Антонов, решивший во что бы то ни стало разбить северную группировку войск, дабы развязать себе руки и навалиться всей силой своих кавалерийских "полков" на Рассказово, сам руководил наступлением на Пахотный Угол. Он уже не щадил никого и не берег "полки" - чувствовал, что близится конец игры, и торопился мстить...