– Как интересно, Петя!

– Вот пойдешь за меня, вместе сад сажать будем, а то мои старики слабые стали, жениться мне пора.

– Ой, что ты! Куда я из родного села пойду? Завезешь да бросишь.

Петька недовольно вскочил с канавы, одернул гимнастерку.

– Эх, заболтался я с тобой, Кланя. Комиссар теперь проберет! Потом, помолчав, добавил: - Завтра с вашего края начнем, с Потапа Свирина.

– У нас-то с маманькой не берите!

– Женщин мы не трогаем. А вот у Потапа ковырнем. Небось знаешь, где спрятал?
– И он с улыбкой притянул Кланю к себе.

Она податливо повисла на его руках, нехотя проговорила:

– Чужую рожь веять - глаза порошить, Петенька.

– Все равно найду!

– Жадюга он, - уклончиво сказала Кланя.
– Хоть и помогает нам, а жадюга. Ненавижу я его, как жук в навозе копается с утра до ночи. Небось и хлеб под навоз спрятал. Дня три коровник чистил. Неспроста.

Петька схватил ее на руки, поцеловал.

– Ох и хитрый ты, Петька. Засохну по тебе.

Петька донес ее до риги и, поставив на землю, убежал прочь.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Юшка ездил на своем коне, радостно дергал сшитые из обрывков кожи вожжи. Кто в эти дни мог сравниться с ним счастьем?

Он и не подозревал, что так много найдется любителей на его подводу. Тому отвези, того привези, и все что-нибудь платят. Вот когда зарабатывать начнет Юшка! Не то что у Сидора.

Хорошо вдовушки угощают самогонкой, щедро, язви их корень! Частенько стал Юшка возвращаться с извоза пьяным. Панька распрягал лошадь, ругал отца, а тот и не думал обижаться. Влетал в хатенку с плясом: "Ходи, изба, ходи, печь, хозяину можно лечь, можно лечь, можно спать, можно женушку обнять!"

Но на этот раз Юшка перебрал, видно. Заснул прямо на телеге. Лошадь стояла у плетня, лениво доставая губами густую траву.

Продотрядчики шли мимо. Петька Курков подошел к телеге.

– Эй, братцы, да это Юшка спит! Мертвецки пьян! Летит его батрацкая душа в рай, а мы ее ждем в Совете. Вот какой он нам помощник. Ну, погоди, пьянчуга, сейчас мы тебя проучим. Хлопцы, айда сюда!

Аккуратно сняли Юшку с телеги - он только буркнул что-то, дрыгнув ногой, - положили у плетня и привязали его за веревочный пояс к колышку. Сели на телегу и поскакали к дому Потапа.

Василий, Андрей Филатов, Сергей Мычалин уже были во дворе Потапа и жарко спорили с недавним председателем Совета. А из сеней испуганно выглядывали две худенькие дочери хозяина.

Василий зачитал решение комитета бедноты: у Потапа Свирина реквизируется одна лошадь для вдовы красноармейца, погибшего на фронте.

– Что ж, - тяжело вздохнул Потап.
– Вдове нужна лошадь. Ребятишек куча. Я сам хотел ей отдать. А хлеба больше нет. Сход решил по десять фунтов с едока - я по двадцать отвез. Вон, спроси у Сергея. Отвез я, Сергей?

– Верно, привез вчера, - ответил Сергей, шагнув деревянной ногой к Потапу.
– Только ты што ж себя со всеми равняешь? Сход для середняков постановление сделал, а не для кулаков.

– А меня кто же в кулаки-то записал? Я Аграфене каждый год помогаю. Спроси ее, сколько хлеба ей дал? Вон он, мой хлебец, где.

– Не ври, Потап!
– крикнул Андрей Филатов.
– Знаем, сколько у тебя было хлеба и сколько Аграфене дал. Спрятал сколько, вот про што скажи!

Потап покачал головой:

– А еще правду ищем, мужики! Сами правду топчем!

– Ах ты кровосос!
– вспылил Сергей Мычалин и закостылял на деревянной ноге к Потапу.
– Ты правду трогаешь? А есть она у тебя? А ну ставь свою правду рядом!
– И он вскинул деревянную ногу на порог.
– Моя правда вот она, ее видать! Всем видать! А твоя где? Ну?

Во двор с гиком влетел на подводе Петька Курков с товарищами.

– Привет беднейшему крестьянству и его деревянной ноге!
– весело крикнул Петька, видя, как Сергей задрал ногу на порог.
– Мы готовы грузить хлеб гражданина Свирина.

Василий узнал Юшкиного коня и с тревогой спросил Петьку:

– А тесть где?

– Спит у плетня. Пьяный в доску.

Потап криво усмехнулся, Василий заметил эту усмешку и грозно шагнул к нему.

– Хлеб излишний показывай!

– На свою голову окстил крестничка, - пробурчал Потап, глядя мимо Василия.

– Ты зубы не заговаривай! Говори, куда спрятал хлеб?

– Вон он, в ларе. Сами видали. Я не прячу.

– Норму оставил, а остальной где? Где, спрашиваю?!