Шрифт:
– Пожалуйста.
– Вы давно знаете товарища Чичканова?
– Мы с ним старые и настоящие друзья.
– Скажите, почему он не арестовал этого авантюриста и самозванца?
– Видите ли, товарищ Аникин... Чичканов - строгий и принципиальный работник, но человек добрый, не любит репрессий. А тут речь шла о человеке, который спас от расстрела и Чичканова, и других товарищей. Мне думается, Чичканов был прав, предполагая, что на честолюбии Кочергина сыграли эсеры.
– Да, но Кочергин размахивает мандатом, подписанным Чичкановым, а не эсерами. Все очень сложно. Завтра суд. Вы должны выступить свидетелем.
– Хорошо, обязательно буду.
Аникин снова остается один, придвигает папку с бумагами и углубляется в чтение...
Он твердо решил настаивать на оправдательном приговоре.
2
"Зал бывшего окружного суда, где раньше величественно заседали казенные судьи в мундирах и произносил свою вечно обвинительную речь "прокурор", где судебный пристав ранее торжественно объявлял; "Суд идет", - этот зал полон советскими и партийными работниками...
На скамье подсудимых высшая советская власть губернии, которая дает отчет за свои действия перед судом республики.
В Советской республике, в государстве трудящихся, все, кто бы он ни был, какой бы пост он ни занимал, должен дать отчет в своих действиях.
И чем больше работник, тем большую ответственность он несет перед революцией и ее беспристрастным судом.
Волнение, охватившее собравшихся, вполне естественно... Советская власть судит советскую власть. Здесь надо быть более чем осторожным... совершенно беспристрастным. Трибунал республики оказался в этом отношении на должной высоте. Полно и всесторонне были выяснены подробности дела. Были взвешены все обстоятельства.
К счастью, высшая советская власть губернии оказалась если не на должной высоте, то, во всяком случае, она честно, самоотверженно, искренне работала на благо революции. И если обстоятельства пересилили, то в этом общее несчастье республики, два года представляющей собой осажденную крепость.
Этот суд выяснил и раскрыл нам многое...
На ошибках и промахах мы должны учиться, - сказал когда-то тов. Ленин.
Эта великая мораль вытекает из заседания суда. Будем учиться!.."
Впечатления местного журналиста, опубликованные тамбовской газетой после суда, Чичканов перечитал дважды. Умной добротой веяло со страницы газеты, но Чичканов сразу же представил себе, с каким бешенством встретят эсеры и меньшевики решение суда и эту статью.
Невольно перед глазами встала стройная фигура Кочергина. Почему раньше незаметно было в его словах и поступках тщеславия? Или оно было, да проглядели и не одернули вовремя? Чичканов вспомнил радостную растерянность на лице Кочергина, когда тому вручили письменную благодарность и сообщили о принятии всех восемнадцати смельчаков в партию большевиков... И вдруг этот злобный оскал психопата, рвущего на груди гимнастерку.
Да, как ни оправдывайся, выглядит все это как борьба за личную власть! Кочергин рвался к власти - его ловко использовали эсеры.
Дорогую плату потребовал Кочергин за спасение.
А сколько их пришло в революцию, вот таких отчаянных, деятельных людей, рвущихся на коня и требующих к себе особого внимания. Сколько их пришло и сколько ушло в стан врага, обидевшись на то, что мало воздали им почестей. Может быть, без них и нельзя, без этих ярких личностей, но Чичканову всегда были больше по душе скромные, незаметные герои, которые не стесняются подчищать грязь, выбиваются из сил, таща на своих спинах раненых, которые работают день и ночь, не требуя вознаграждений и власти, - отдают силы, а если надо - и жизнь, глубоко убежденные в правоте и благородстве своих действий.
Чичканов вышел во двор, сел на бревно и принялся свертывать цигарку. Неслышно подошел лохматый Джек. Он лег у самых ног, преданно уставившись на хозяина большими умными глазами.
Чичканов прикурил, ласково потрепал пса за загривок.
– Вот, братец, какие картошки. Не у дел мы с тобой оказались.
Джек тихо заскулил и еще ближе придвинулся к хозяину, уткнув морду в сапоги.
– Ну ладно, ладно, не скули. Знаю, что ты верный друг...
3
С Антоновым-Овсеенко достаточно было встретиться только раз, чтобы полюбить его и поверить ему на всю жизнь. Делясь своими впечатлениями о нем, одни говорили, что он похож на доброго, умного педагога, другие называли его блестящим журналистом и оратором, третьи восхищались его воинскими доблестями и талантом полководца, а кое-кто даже уверял, что он прирожденный хозяйственник.
Его голос, перекрывавший шум толпы на площадях, слышали рабочие Одессы и моряки Балтики, участники штурма Зимнего и красноармейцы Украинского фронта. Это он возвестил Временному правительству Керенского о конце его полномочий.
Многие, даже близко знавшие Владимира Александровича, удивлялись, откуда в этом невысоком худощавом человеке столько силы и энергии, а главное - откуда такой потрясающий ораторский бас.
Его видели всегда подтянутым, спокойным и скромным. Всегда в деле. Густые, длинные рыжеватые волосы не умещались даже под буденовкой, по ним можно было узнать Владимира Александровича издалека.