Васильев Борис Львович
Шрифт:
Вот тогда-то и состоялась неожиданная встреча, ради которой, собственно, я и принялся рассказывать о своих охотничьих развлечениях.
Обычно казаки, сопровождающие нас, разводили костер, выставляли наблюдение и ждали, когда мы возвратимся к огоньку с добычей. До сей поры все было тихо и мирно, но в тот день колючий кустарник передо мною внезапно раздался, и оттуда появился незнакомый мне вооруженный человек.
– Не пальни, барин, свой я. Русский.
Одежда возникшего из кустов субъекта была весьма живописной, хотя и несколько неопределенной, что ли. Изодранная черкеска, прикрытая широким брезентовым балахоном, косматая папаха, кинжал за поясом, ружье в правой руке и мокрый грязный мешок в левой. Добавьте к этому по брови заросший лик, и картина станет полной.
– Я - тоже охотник, - сказал он.
– Только дичь у меня погрознее твоей, барин. Промок по кустам лазить. Дозволишь у костра обсушиться?
– Федулыч!
– радостно загомонили казаки, когда мы с незнакомцем подошли к огоньку.
– С добычей или зазря опять?
– Считай, червонец в кармане, - самодовольно улыбнулся в бороду таинственный охотник, с глухим стуком опустив мешок на землю в стороне от костра.
– Доброго зверя подстрелил сегодня. Покажу, может, и узнаете.
И вывалил из мокрого мешка отрубленную голову чеченца. И я сел. Ноги у меня подкосились.
Беслана то была голова...
– А, неуловимого на мушку поймал?
– сказал кто-то из казаков.
– Верный червонец, да еще и с благодарностью.
А я смотрел на мертвую голову моего друга, нашего проводника и спасителя, счастливого отца и... И смутно мне было. Все вдруг в душе смешалось: боль, омерзение, гнев...
Еле протиснул сквозь зубы:
– Два дам, если мне ее оставишь.
– С нашим полным удовольствием, барин! Два завсегда одного лучше.
Оставил. Похоронили мы с Борзоевым голову Беслана, даже из ружей над малой той могилкой пальнули. А потом долго сидели в стороне от казаков и молча пили крепкое кизлярское...
– Где же Леча-то теперь, Борзоев?
– Попробую поискать, но вряд ли. Попробую. А поискать попробую, попробую, попробую...
Он твердил это слово бесконечно...
...Всякая война - кровь и убийства, но не всякая власть деньги за скальп из казны выплачивает. Не всякая, а та лишь, которая сама бесчестье своей войны поняла. И отковала невыносимо тяжкий меч жестокости. Одинаково тяжкий для обеих сторон...
Больше не выезжал я на охоту. Не мог. Ничего мы с Борзоевым о той встрече с охотником за головами дома не сказали, и милая Аглая Ипполитовна вынуждена была списать мой отказ на мой же каприз да дурной характер...
И опять я валялся целыми днями на бурке под орехом и с трудом сдерживал раздражение вечерами, глядя на спятивших от счастья влюбленных и слушая их бессмысленные разговоры. В строй просился, у кого только мог: то у Моллера, то у Борзоева. Но генеральского распоряжения никто из них отменить не рискнул.
Не знаю, чем бы все кончилось, если бы однажды пламенным полуднем не крикнула вдруг Аглая Ипполитовна:
– А к вам - гость, Александр Ильич!..
Я и вскочить на ноги не успел...
– Аве, патриций!..
Дорохов. Руфин Иванович.
Обнялись мы. Кажется, даже расцеловались. А в душе у меня - будто солнышко выглянуло.
– Какими судьбами, Руфин Иванович?
– Шествовал следами героев к новой ниве своей, Олексин.
– Надолго в наши края?
Усмехнулся Дорохов:
– Сие зависит только от состояния карманов моих партнеров.
Стараниями Верочки мой армянский парнишка расторопно соорудил нам добрую скатерть-самобранку. Руфин Иванович опустился на бурку, поднял бокал:
– За благословенный орех, патриций!
– Почему - за орех?
– Именно под его живительной сенью состоялось наше первое свидание в Бессарабии. Такой далекой отсюда как во времени, так и в пространстве.
Мы торжественно чокнулись, осушили рюмки и опять почему-то улыбнулись друг другу.
– Кстати, перед самым отъездом сюда я получил весточку от вашего волосатого недруга. Весточка включала в себя официальную справку о том, что в настоящее время господин майор Афанасьев имеет честь проходить службу на Черноморском побережье. И записку от руки в два слова: "НАДЕЮСЬ, В РАСЧЕТЕ". Так что служите спокойно.
– И рад бы, да заперт в золоченой генеральской клетке. Хозяин вызван в Санкт-Петербург, и до его возвращения я обречен на полнейшее безделье. Созрел для того, чтобы усесться за стол супротив вас, Дорохов.
– Увы, Олексин, но я всегда проигрываю друзьям. Чудовищный недостаток для профессионального игрока, вы не находите?
– И часто же вам приходится проигрывать?
– Нет. Приятелей да знакомцев у нашего брата предостаточно, а друзей я держу на дистанции от зеленого сукна. А в общем-то урожай оказался неплохим, но должен сознаться, что однажды проиграл. Хотя и в доброй компании.