А потом нас всех отправили в лазарет. Всех, даже целехонького Прова. Смутно помню, как меня осматривали врачи, как кто-то из них ворчал неодобрительно:

– Кровь остановить - это еще понятно. Но зачем он весь бок себе обжег?..

Бок и вправду горел как в аду. Чем-то они его помазали, и я уснул. Провалился часов на четырнадцать...

– Братцы, да ни при чем тут я!.. Я до Грозной и добежать-то не успел, глядь - батальон с артиллерией!..

Слова помню: я от них проснулся. А может, очнулся... Сурмил с побитым видом бродил по огромной нашей палате и виновато оправдывался:

– Да ни при чем я, братцы. Совсем ни при чем: кто-то другой Грозную по тревоге поднял...

Беслан...
– подумал я. И опять провалился...

– Олексин! Господин Олексин...

Открыл глаза. Надо мною - черноусое незнакомое лицо. Тонкое, по-мужски жесткое и... и по-кавказски строго красивое.

– Очнулись? Павел Христофорович хочет задать вам несколько вопросов.

Увидел генерала Граббе за спиной черноусого подпоручика, попытался привстать, да боль подвела. Весь бок скрючило.

– Лежите, Александр Ильич, лежите спокойно, - поспешно сказал Граббе. Всего несколько вопросов. Можете ответить? Меня наместник вызвал для подробного отчета, а поручику Моллеру врачи говорить запре-тили.

– Так точно, ваше превосходительство.

Он коротко расспросил о нашем поиске. Как шли, кто провел к Аджи-Юрту, как удалось освободить женщин без боя. Многое он уже знал - думаю, что со слов Веры Прокофьевны, потому что упорно полагал меня главным героем. Затем - о том, как нас настигли чеченцы, как Моллер выбрал единственное место, где можно было укрыть женщин от пуль и хоть как-то держаться. Тут мне стало полегче, потому что я начал рассказывать не о себе, а о поручике, о его хладнокровии и предусмотрительности. Вспомнил, как послали Сурмила в Грозную, как Моллер, сколько мог, тянул переговоры, как начались атаки.

– Сурмил все равно не успел бы...

– Знаю, Олексин. Он встретил батальон уже на марше. Командир батальона капитан Оскоцкий доложил, что о вашем положении рассказал постам какой-то чеченец. И тут же умчался без подробностей.

– Это - Беслан, наш проводник.
– Я вдруг все вспомнил и поспешил с добавлением: - Его единственного сына захватили казаки из станицы Червленой. Он собирает деньги на выкуп, ваше превосходительство, и я ему обещал...

– Как зовут сына?

– Леча. Так он его называл.

– Займись, Борзоев, - бросил через плечо генерал своему то ли переводчику, то ли порученцу.

– Будет исполнено, Павел Христофорович.

– Кто из солдат наиболее отличился?

– Все достойны, ваше превосходительство. Понимаю, всех не наградишь: Сурмил в сражении не участвовал, а Прова Сколышева даже не ранило...

– Никого не забуду, - улыбнулся Граббе и чуть наклонился ко мне: - Но вам - моя особая благодарность, Александр Ильич, совершенно особая. Вы мне не только супругу, но и будущего ребенка спасли. Как только врачи разрешат, прошу быть моим гостем. До окончательной поправки, а может, и решения судьбы вашей.

Пожал мне руку и ушел. А я, окончательно придя в себя, узнал, что пятеро из тяжко раненных уже здесь Богу душу отдали, и, признаться, обрадовался, что сознание мое это не восприняло. И подивился, чему это солдаты так рады. Оказалось, каждый по червонцу получил из рук генеральского черноусого порученца...

К вечеру того же дня пришла Вера. Подошла к моей койке, встала на колени и неожиданно поцеловала мне руку.

– Что вы, Вера Прокофьевна!..

– Вы дважды спасли меня. Дважды!.. И для вас, дорогой мой Александр Ильич, я - просто Вера. Всегда - Вера.

– Спасибо. Как мой ротный, Вера? Знаю, что подле него вы днюете и ночуете.

– Он тяжело ранен. Пуля попала в плечо, но и рану разворотила, и крови он много потерял. Я гранатовым соком его отпаиваю, врачи посоветовали.

– Гранатовый сок для боевого офицера - лучшее лекарство. А что слышно о человекоподобном майоре Афанасьеве?

– Ничего, но я его теперь не боюсь.

Я усмехнулся:

– Повзрослели?

– Нашла семью, которая не даст меня в обиду. Аглая Ипполитовна - чудный человек. И Павел Христофорович тоже, хотя я его побаиваюсь. После всех событий они объявили, что считают меня дочерью. По крайней мере до той поры, пока не выдадут замуж.

– Ну, за этим дело не станет, я полагаю?

Вера очень смутилась, порозовела, поцеловала меня в лоб и сказала:

– До завтра.

Но на следующий день первым появился подпоручик Борзоев, порученец генерала Граббе.

– Я нашел Лечу.

– Дорого запросили?

– Ну какой же линейный казак не исполнит просьбы генерала Граббе, Олексин? Леча уже под крылышком Аглаи Ипполитовны. Как мне передать его Беслану?

– Беслан выйдет на встречу только ко мне, поручик.