– У меня к тебе дело, Ананас.

– Что за дело, гражданин начальник?
– спросил зэк. От майора ему время от времени перепадало: то сигареты хорошие, то пачка чая. Случалось, и анашой кум подогревал. Не за красивые глаза, конечно.

– Ты в курсе, Ананас, что Жорик из второго отряда - пидор?

– Гонишь, начальник?
– не поверил своим ушам грек.

– Ты не знаешь, а я знак", - как мог убедительно произнес майор Скворцов.Точно знаю. А Жорик скрывает ото всех.

– Падлой буду, нету за ним петушиных дел! Все Ж таки гонишь, начальник.

Жорик жил по понятиям, строго придерживаясь воровского закона. Цену себе знал. Говорят, в Алмалыкской зоне чуть ли не восстание учинил, отказавшись повиноваться беспределу администрации. На такое не каждый решится. А коли так, то Ананас не поверил ни одному слову лагерного опера.

– Гоню или не гоню - базар десятый. Я блатных ваших законов не признаю и признавать не собираюсь. А ты мне должен. Про должок-то не забыл?

– И что с того?
– хмуро спросил Ананас. Ему стало понятно, что майор не оставит его в покое до тех пор, пока не добьется своего. Но что ему от него нужно?

– Я вот что тебе скажу, - подошел вплотную к сути Скворцов.
– Пустишь слух по отрядам, что Жорика еще до первой отсидки в ИВС опустили.

– Ага! Я пущу слух, а меня за это на перо поставят. Или самого опетушат! Нормально ты, начальник, придумал! Не-ет, так не пойдет!

– Пойдет, Ананас. Еще как пойдет. Я у тебя в матрасе чек ханки найду - тебе пятак прибавят. И все пойдет.

Чек ханки был реальностью в том смысле, что Скворцов вполне мог пойти на такую гадость. Тянуть лишние пять лет Ананасу не хотелось. Тем более вряд ли удастся получить теплое место вроде библиотеки. Придется наравне с мужиками на уране дохнуть или на камнедробилке рак легких зарабатывать.

– Попробую.

– Вот и хорошо, - ответил майор.
– Я знал, что мы с тобой договоримся.

В тот же вечер по баракам пошел разговор, что прибывший не так давно из Алмалыкской зоны Жорик - опущенный.

Ночью мужики ворочались на своих койках, боясь уснуть в ожидании разборки. Блатные же собрались в каптерке для хранения рабочего инструмента. Из авторитетов были Борозда и Якорь. Они сидели на сложенных в кучу ватных матрацах. По обе стороны от них расположились те, кто был рангом пониже.

Пригласили и Жорика. Ответ держать.

– Слух пошел, - произнес Якорь.

– Знаю, - ответил Жорик.
– Слух-то откуда?
– Жорик стоял перед ворами и мысленно уже считал минуты, когда кто-нибудь сунет ему перо в живот.

– Неведомо то, откуда слух, - задумчиво сказал Борозда, низкорослый сорокалетний мужик с беззубым ртом. Беззубость - обычное явление во всех тюрьмах и колониях. Борозда отличался тем, что не имел вообще ни одного зуба. Двадцать лет всевозможных отсидок дали о себе знать.
– Но дыма, говорят, без огня не бывает...

– Всякое бывает, - возразил ему Якорь.
– Пусть он сам ясность внесет. Якорь глянул искоса на Жорика.
– Может, неправда все, и зря мы грешим на человека

– Якорь, ты скажи, откуда слух пошел. А я отвечу,- проговорил Жорик.

Якорь с Бороздой о чем-то пошептались. Все окружающие не смели проронить ни звука, пока авторитеты совещались и решали проблему: как поступить с Жориком. Наконец Якорь подал голос:

– Если слух туфтовый, чем ответишь?

– Что хочешь поставлю, - ответил Жорик, хотя не знал, чего может потребовать от него Якорь.

Тот загадочно улыбнулся и вновь наклонился к уху Борозды. На этот раз шептались авторитеты недолго.

– А ну, позови грека, - приказал Якорь одному из своих подручных. Тот мухой вылетел из каптерки.

– Жорик, что будет, если человек докажет свои слова, а ты облажаешься? хитро прищурился Борозда.

– Знаешь, что за это полагается по закону?
– спросил Якорь.

– Знаю, - ответил Жорик.

В случае, если доказано, что кто-то скрывал от лагерного люда свою опущенность, полагается только одно - смерть. Или, в противном случае, смерть тому, кто пустил ложный слух. Опущение - самый тяжкий грех, с ним может сравниться лишь крысятничество - воровство у своих.

Грек появился через двадцать минут. Он вошел в помещение бочком, бегая глазами по лицам присутствующих, нервно теребя в руках кепку.

– Проходи, Ананас, чего стесняешься, - пригласил Якорь.
– Тут все свои, некого бояться.

Грек мелкими шагами вышел на середину комнаты.

– Скажи, Ананас, ты доверяешь своим корешам, кто пригласил тебя сюда? Якорь обвел присутствующих взглядом.

В каптерке стоял стол, а на высоких, до самого потолка, стеллажах хранились инструменты - от пассатижей и стамесок до двуручных пил и топоров. Здесь же валялись костыли - здоровенные гвозди, какими крепят рельсы к шпалам. По этим стеллажам и блуждал сейчас взгляд Жорика.