– Сам - нипочем, - подтверждает Илья Захарович.
– Если только кто поможет.

– А что он, к примеру, сделать может?
– довольно нервно спрашивает Леха, торопливо закуривая и, словно на улице, прикрывая спичку ладонями, потом откидывается на спинку стула и испытующе смотрит на меня.

– Что может сделать?
– переспрашиваю я.
– Да все, что потребуется. К примеру, скажем, маслят добыть, как договорились. Не передумал?

– Ты что?
– оживляется Леха.
– А ну, давай.

– Нет, милый человек, - спокойно качаю я головой.
– Связываться с тобой таким делом я погожу. Мои маслята небось не в лесу растут. И мне еще свобода не надоела. А за такие дела знаешь что отламывается?

– Чего же ты ждать собрался?

– А вот охота мне, понимаешь, знать, в самом деле тебя ищут или тут ошибочка вышла.

– Ты же говоришь, ищут, - хмурится Леха.
– Или брешешь?

– Брешет пес!
– огрызаюсь я.
– А твои приметы вроде бы те самые, что мне шепнули.
– Я вглядываюсь в Лехину круглую рожу.
– Но все дело в трупе. Где ты его завалил?

– Говорю, не знаю.

– Темнишь, Леха?
– угрожающе говорю я.
– Ну, гляди. Сам все равно теперь из Москвы не выберешься. Захлопнуло тебя здесь.

И я энергично сжимаю перед его носом кулак.

Лехе становится явно не по себе, он нервно затягивается и яростно мнет недокуренную сигарету в стеклянной пепельнице.

– Ладно, - решается он.
– Сейчас вспомним.

Леха морщит лоб и энергично скребет затылок.

– Значит, так, - говорит он.
– Здоровущая церковь там недалеко. Видно ее с того двора даже. Потом, вокзалы рядом. Вот в том дворе мы его... вечером.

"Мы"! Леха впервые сказал "мы".

– Неужто пальнули?
– пугается Илья Захарович.

– Еще чего, - самодовольно усмехается Леха.
– Мы его - чик! И не кашляй. А потом Чума камнем по лампочке. И тикать.

– Так, может, вы его не до смерти?
– спрашиваю я и с трудом подавляю даже малейшую нотку надежды в своем голосе.

– Все точно, - отвечает Леха.
– Не дышал уже.

– Да ведь вы утекли, - настаиваю я.

– Вернулись потом. В сарай чей-то затащили. И за доски спрятали. Теперь до весны, это точно, - словно сам себя успокаивая, говорит Леха.

– А сарай-то чей был?
– продолжаю расспрашивать я.

– Хрен его знает. Мы петлю вывернули, а потом на место поставили. Так что ничего они не нашли, брехня все, - убежденно заключает Леха.

И лениво тянется снова к сигаретам.

– А что, Леха, не страшно тебе было убивать, а?
– спрашивает Илья Захарович, и я вижу, как чуть заметно задрожали вдруг толстые Лехины пальцы, в которых он уже зажал сигарету.

– Чего ж тут страшного?
– храбрясь, отвечает он.
– Чик и... готово.

– Много страшного, - вздыхает Илья Захарович.
– Если в первый раз, конечно. Человеческая жизнь, Леха, чего-нибудь стоит. Что твоя, что другого. Как считаешь? Охота тебе, скажем, помереть?

– Кому ж охота?

– Ну вот. А ты говоришь, отнять ее нестрашно.

– Пьяный я был, - хмуро говорит Леха, отводя глаза и стараясь не смотреть на свои руки.

Нет, совсем не спокойно у него на душе, мутно там, тошно и страшно, я же вижу. И это больше, чем любые его слова, свидетельствует о том, что Леха и в самом деле замешан в таком жутком преступлении, как убийство. И замешан, оказывается, не один. Но мы, однако, ничего об этом убийстве не слышали. Неужели они на самом деле спрятали труп в каком-то сарае?

– Ну, кое-чего я вспоминаю в том районе. Ты меня поправь, если не так, - медленно говорю я, словно в самом деле роясь в своей памяти.
– Двор этот проходняк... Оттуда как раз Елоховская церковь видна... Ворота железные, на цепи, но пройти можно...

– Прямо в доме ворота, забора нет, - вставляет Леха.

– Точно, - соглашаюсь я.
– Двор небольшой такой, тесный, - продолжаю как бы вспоминать я.
– Детская площадка посередине, а справа сараи, штук шесть, так, что ли?

– Точно, - удивленно таращится на меня Леха.
– Только сараи прямо будут, за площадкой. А справа дом.

– Ага. Трехэтажный, кирпичный...

– Не. Пяти. А с третьего этажа тот шел, ну которого мы...

Леха вдруг запинается, решив, что сказал что-то лишнее, и, усмехаясь, добавляет, надеясь, видимо, отвлечь мое внимание:

– Лопухи! Среди зимы надумали ворота красить зеленью какой-то.

– Да ладно, - небрежно машу я рукой, словно и думать мне надоело над всей этой ерундой.

Что ж, теперь пожалуй, можно попробовать отыскать тот двор. Вполне можно попробовать.

Мне, однако, не дает покоя пистолет. Я ни на минуту о нем не забываю, пока веду разговор с Лехой. Это дело нешуточное. Если я этот пистолет не найду, если он останется у кого-то из бандитов, страшно подумать, что может случиться. И все, что случится, будет целиком на моей совести, чья-то оборванная жизнь, например. С ума можно сойти от одной этой мысли.